— Ой, Паса, волей Всевышнего мне стало намного лучше. Пожалуй, я сейчас прогуляюсь, чтобы голова совсем прошла.
И я двинулась в направлении, которое указала мне Кана. Некоторое время мы шли вдоль высаженной полосы деревьев, обрамлявших дорогу, в тенёчке, не торопясь. Потом, завидев нужный мне поворот к соседям, я вышла на солнце и прибавила ходу.
— Кир Стефания, да не бегите вы так! Я же не поспеваю! Да и жарко мне с вашими тряпками!
— Не смей называть мою шаль тряпками! Я пожалуюсь патроно Серджио, что ты пыталась оскорбить меня!
— Да я запыхалась совсем, кир Стефания. Солнце-то как жарит! Давайте в тенёчек вернёмся и пойдём тихонько домой! Иначе кир Васса гневаться будет.
— Хочешь идти домой – иди. А я тебе не собачка – за собственной служанкой бегать.
— Я ведь всё расскажу кир Вассе – вам не поздоровится!
Я резко остановилась, дождалась, пока ко мне подойдёт изрядно отставшая Паса, даже дала ей минутку отдышаться и утереть грязной тряпицей пот со лба. А потом посмотрела ей в глаза и улыбнулась, как молодая акула – во все зубы.
— Я не поняла, Паса… Ты сейчас мне что, угрожать пыталась?! Ты точно понимаешь, что делаешь, когда угрожаешь своей хозяйке?! Или ты думаешь, что тебе всё с рук сойдёт? И что кир Васса за тебя заступится?!
Паса потупилась и молчала. Уж не знаю, что она там себе думала раньше, но силу такие Пасы всегда чувствуют.
— Молча идёшь за мной, молча всё несёшь. Поняла? Или проваливай домой, жалуйся кир Вассе, а я потом с тобой разберусь. Но запомни, дорогая – память у меня хорошая.
Результатов я ждать не стала, развернулась и пошла. До виднеющегося в стороне от дороги дома было ещё километра полтора-два, не меньше.
Когда дорога вильнула, я увидела медленно бредущую назад Пасу. Ну, вольному – воля. Но и я на память не жалуюсь. Поставила на Вассу – за неё и прячься.
Солнце действительно припекало изрядно, и к дому кируса Пайка я подошла не только запылённая, но и изрядно пропотевшая.
Стучать в дверь мне не пришлось. На крылечке дома, под широкой полосатой маркизой, дававшей густую тень, сидела моложавая женщина с корзиной цветов у ног и составляла букет. Всё крыльцо было засыпано зеленью, обломками стеблей и веточек, но композиция в руках кир была довольно элегантна.
— День добрый, кир Берго.
— Добрый, юная кир. Не хотите ли бокал холодного лимонада?
— Мне кажется, кир Берго, я готова продать за него свою бессмертную душу!
Женщина рассмеялась, встала с лёгкого креслица и посторонилась, пропуская меня в дом.
— Сейчас Луша принесёт вам прохладной воды и поможет привести себя в порядок. А я жду вас в зале, юная кир.
— Меня зовут Стефания кир Шахнон.
— Я так и подумала.
— А вы можете называть меня просто кир Стефания.
— Кир Лисса – представилась мне она.
Бывают люди, которые вызывают расположение и доверие своими манерами. Кир Лисса была как раз из таких. Мы успели проговорить с ней больше часа, и эта беседа пролилась бальзамом на мою душу. Всё было совсем не так страшно, как мне казалось. Она даже успела немного рассказать о себе и это сблизило нас ещё больше. А потом приехала моя мачеха, кир Васса. В сопровождении патроно Серджио.
Меня очень настойчиво попросили сесть в коляску и поехать домой, не забывая натужно улыбаться кир Лиссе и обещая непременно отпустить меня в к ней гости дня через два-три.
— Чтобы она не успела надоесть вам своим присутствием, милая кир Берго – улыбалась Васса.
Домой мы доехали практически в полном молчании, а потом Васса меня буквально впихнула в комнату для гостей и закрыла дверь снаружи.
— Ты наказана, Стефания. За непослушание. За общение с недостойными особами. Вода в кувшине – это на два дня. Учти, выпьешь раньше – будешь сидеть без воды. Еды тебе тоже не полагается.
И шаги за дверью показали, что Васса и патроно ушли в зал. Очевидно, выпить прохладненького после изнуряющего солнца.
Ставни были заперты, так что моя попытка открыть окна не увенчалась успехом. Кувшин с водой и два пустых горшка без крышек – питьё и туалет. Все матрасы и мягкие вещи были вынесены из комнаты заранее. Даже чехлы с мебели поснимали. Еду мне не носили.
Через два дня дверь открыли первый раз. За дверями стоял высоченный мужик, который пропустил вперёд Пасу. Та выставила новый кувшин воды, положила рядом несколько кусков хлеба, забрала горшки и вернулась через минуту, даже не сполоснув их…
— Вот тут до свадьбы и посидишь, кир Стефания. А то больно резвая ты – гадко улыбнулась она.
В этот раз взгляд не прятала и в глаза мне смотрела, не стесняясь. А уж её тыканье, по местным меркам, и вообще не лезло ни в какие ворота.
Глава 16
Я сладко потянулась, перевернулась на другой бок и закрыла глаза. Больше, увы, не спалось… Но и вставать пока не хотелось. Я с удовольствием начала вспоминать вчерашний день.
В комнате было душно, её не проветривали с тех пор, как заперли меня. Пованивало и от горшков, которые Паса не мыла ни разу, и от меня самой. Воды давали слишком мало для того, чтобы я рискнула потратить хоть часть на обтирание. Помнится, второй день просидела почти без воды, это быстро научило экономить. Нижнюю юбку пустила на туалетную бумагу, но такими темпами скоро у меня появятся потёртости и опрелости. Есть хотелось всё время. Даже вонь в комнате не мешала думать о еде.
Первые пять дней я ещё надеялась, что Васса одумается и меня выпустят. Ну, она же взрослый человек, не может не понимать, что я в таких условиях могу просто не выжить до свадьбы? Свадьба, кстати, пугала меня намного меньше, чем раньше.
Даже кролик, загнанный в угол, может укусить. А уж у меня-то, взрослой тётки, и вовсе рука не дрогнет убить и мужа, и свекровь. Разумеется, я не полоумная идиотка и сделаю всё так, чтобы даже тень подозрения на меня не пала. А потом у меня останется наследство и Васса с Серджио, которые тоже должны получить своё.
Мне кажется, я никогда и никого в мире так не ненавидела, как эту дружную компанию. Кто знает, какой способ убийства я сочла бы достойным их всех, если бы к середине второй недели за дверями комнаты не раздались незнакомые голоса. Мужские голоса. Кто-то бегал и суетился, странно, как бы оправдываясь, говорила Васса, басил незнакомый мужской голос, кто-то отрывисто раздавал команды.
Дверь в мою комнату открыли. На пороге стоял очень высокий дородный мужчина, лет сорока, не меньше. Брезгливо поморщился, вдохнув тёплый спёртый воздух. Тёмные с сединой волосы связаны в хвостик или косичку, мне не видно. Крупные черты лица, глаза чуть навыкат, в уголках – морщинки-лучики, тонкие поджатые губы, дорогая одежда. И тот самый басовитый голос, властный и уверенный:
