Приближаясь к условленному месту, Клайн заметил черную «Волгу», стоявшую у тротуара с работающим двигателем, выплевывавшим в холодный воздух облачка дыма. Красильников сидел на заднем сиденье, с повязанным вокруг горла шерстяным шарфом и в шляпе, надвинутой на уши. Как только Клайн приблизился к машине, Красильников и водитель вышли из нее. Красильников протянул для пожатия руку и увлек работника ЦРУ в салон перегретой «Волги».
Пока водитель стоял на почтительном расстоянии, где он не мог слышать разговора, и курил сигарету, Красильников сказал Клайну, что, по его мнению, пришло время для проведения встречи на более высоком уровне. КГБ будет представлять он сам и начальник Управления «К» ПГУ (контрразведка) Леонид Никитенко. Они могут встретиться со своими американскими коллегами в Хельсинки или в Токио в следующем месяце. Американская сторона сама может выбрать место, добавил Красильников.
Клайн записал себе: «Токио, Хельсинки, декабрь» и повернулся к Красильникову.
— У вас есть какие-то конкретные вопросы, которые вы хотели бы обсудить? — спросил он.
— Ничего особенного, — ответил Красильников. — Просто мы давно не встречались.
Клайн добавил к своим записям еще одно слово «повестка» и подчеркнул его. Он сказал, что свяжется с Красильниковым, и вышел из машины. Не в правилах Клайна было затягивать время пребывания на территории противника.
Лэнгли. 29 ноября 1989 года
Мне позвонил Столц и сообщил, что он уже переговорил с Гэсом Хэттавеем и Гэс поедет со мной на встречу с Гавриловым.
— Что ты думаешь об этом? — спросил он.
— Не знаю, — искренне ответил я. — Но уже два года прошло с тех пор, как у нас была встреча с Гавриловым на нейтральной территории: в 1987 году они прервали контакт. Может быть, их новая команда хочет увидеть нашу новую команду.
ЦРУ и КГБ всегда посылали на «гавриловские» встречи по два старших представителя с каждой стороны, если не считать коротких и редких контактов нашего московского резидента с Красильниковым. Присутствие двух человек с каждой стороны сильно снижало вероятность всяких «глупостей». Это сразу снимало подозрения, что кому-то было сделано вербовочное предложение и он не доложил об этом. В мире шпионажа сомнения, однажды возникнув, уже не исчезают. Поэтому «гавриловские» встречи проводились двое на двое.
Позже в то же утро мы встретились со Столцем и решили, что на предстоящей встрече будем главным образом слушать. Поскольку инициатива исходила от КГБ, мы их выслушаем и постараемся понять, чего они хотят. Единственные вопросы, которые мы сами захотим затронуть, будут вечные: статус здания нашего посольства в Москве и судьба семьи Олега Гордиевского.
Я решил, что встреча будет проходить в Хельсинки, и дал Майку Клайну телеграмму с поручением сообщить об этом решении КГБ. После этого я начал изучать оперативные досье на людей, с которыми мне предстояло познакомиться в ходе моей первой «гавриловской» встречи.
За последние годы у нас было много контактов с Красильниковым, но Никитенко был для нас человеком новым. Он попал в поле нашего зрения в бытность резидентом КГБ в Лондоне, где он был начальником Олега Гордиевского, но прямых контактов с ним у нас не было. Это может быть интересным, думал я, готовясь к своей первой встрече с Гавриловым. Их империя трещит, и толчки, должно быть, ощущаются и в Москве.
Прага. 10 декабря 1989 года
Когда сотни тысяч чехов стали каждый вечер собираться в центре Праги, скандируя лозунги и позванивая ключами, перемены пришли с ошеломляющей скоростью. 10 декабря коммунистический президент Густав Гусак ушел в отставку, и по общему согласию власть перешла к Гавелу и «Гражданскому форуму». Официально Гавел будет избран президентом только в конце месяца, но группа драматургов, театральных деятелей и поэтов неожиданно получила в свое управление страну.
Одним из самых сложных вопросов, стоявших перед разношерстной командой министров Гавела, был вопрос о судьбе чешских органов безопасности. Коммунисты потеряли власть так быстро, что у служб разведки не оказалось времени как-то перестроиться или подготовиться к плавной передаче дел. В декабре правительство представляло собой странную смесь диссидентов и коммунистов, которых еще не успели заменить. Внутренняя служба безопасности, известная как СТБ, и входившая в состав СТБ внешняя разведка (Первое управление) сохранились, и 17 тысяч служащих этого ведомства как ни в чем не бывало каждый день являлись на работу, даже после того как Гавел был приведен к присяге как президент.
Советы, конечно, понимали, что это был только вопрос времени. КГБ имел шестерых своих сотрудников в пражской штаб-квартире Первого управления, работавших там на постоянной основе. Перед Рождеством все шестеро были отозваны в Москву, и назад никто из них не возвратился.
Прямые связи СТБ с КГБ прекратились, но чешская разведка все еще управлялась коммунистами, которые не испытывали чувства лояльности к Гавелу или демократии.
После жарких дней ноября и декабря Олдрич Черны собирался вернуться к своей работе на киностудии, но у Вацлава Гавела были на этот счет другие соображения. В начале 1990 года новый президент решил, что человек, который дважды отверг предложение стать коммунистическим шпионом, должен будет помочь ему вывести разведку Чехословакии в новый мир.
Франкфурт. Декабрь 1989 года
Дэйв Мэннерс был вызван на спешно собранное совещание с ключевыми руководителями советского отдела, специально прибывшими во Франкфурт. Мэннерса и других резидентов ЦРУ в столицах стран Восточной Европы вызвали в Германию для обсуждения примечательных перемен, которые захлестывали регион.
Было трудно решить, с чего начать, — старые представления надо было отбросить. Соединенные Штаты когда-то были обеспокоены «эффектом домино» в Юго-Восточной Азии, а теперь Советы наблюдали, как разваливается их собственное «домино»: Польша, Венгрия, Восточная Германия и теперь Чехословакия.
События развивались так стремительно, что Мэннерс просто не мог позволить себе надолго оставить свой пост. Ему доверительно сообщили, что в штаб-квартире у него теперь будет новый куратор. «Это Рик Эймс. Он очень умен. Если поискать в штаб-квартире трех-четырех людей, которые лучше всех понимают КГБ, он будет среди них».
Хельсинки, Финляндия.12 декабря 1989 года, 19:55
Было ужасно холодно и скользко, когда мы с Гэсом Хэттавеем пробирались по тротуарам жилого района Хельсинки. Встреча должна была состояться в советском посольстве ровно в 8 часов вечера, но мы подошли к воротам посольства, расположенного неподалеку от порта, на пять минут раньше. Хэттавей нажал кнопку звонка. Через секунду голос по переговорному устройству спросил, кто звонит.
— Мы здесь для встречи с Рэмом Сергеевичем Красильниковым, — ответил по-русски Хэттавей.
— Никогда не слыхал о нем, — кратко сказал голос и пропал.
Я посмотрел на часы.
