Когда Моторин возвратился в Москву, Якушкин постарался отвести его от особо секретной работы. Он хотел «задвинуть» его туда, где тот не сможет причинить особого вреда. И он был назначен в службу «А».
Арест Моторина, последовавший вскоре после ареста Мартынова, вызвал в ПГУ волну слухов. Моторин просто исчез, и никто не знал, куда он делся. В этот же период его заставили позвонить женщине, с которой у него была интимная связь в Вашингтоне, и сказать ей, что у него «все впорядке и он часто думает о ней».
В Ясенево шла большая дезинформационная игра, и те части этой головоломки, которые были видны Аксиленко, позволяли строить догадки. За последний год в ПГУ было выявлено четыре случая измены оперативных работников: исполнявший обязанности резидента в Лондоне, работник линии «КР» в Лагосе и два работника вашингтонской резидентуры. Если добавить к этому пикантный случай Юрченко, то получалось пять. Размышляя над этим, Аксиленко пришел к выводу, что если взять еще Ветрова, то это число может быть увеличено до шести. Да, этот запутанный случай вполне можно к ним добавить. Работник линии «ИКС» был расстрелян за шпионаж в пользу французов два года назад, и его тоже надо было учитывать.
По меркам ПГУ Ветров был неконтролируемым человеком. Он был физически сильным мужчиной с горячим темпераментом. Некоторые считали его даже агрессивным. В прошлом имел взыскание за нанесение сильных побоев своему начальнику. В довершение к своей грубости был откровенным франкофилом, ничуть не скрывавшим свое восхищение всем французским. Эта приверженность появилась у него в конце 60-х годов, когда он работал в Париже, и он до сих пор возил в багажнике своей автомашины ящик французского шампанского, как всегда говорил, «на всякий случай».
И никого не удивила, по крайней мере на первых порах, пронесшаяся по ПГУ весть, что он был арестован за убийство какого-то бродяги в парке, где у него было «французское свидание» с женщиной, которую описывали как его любовницу. По первоначальной версии, к Ветрову и его любовнице пристал какой-то парковый «бомж», пытавшийся их шантажировать. В приступе бешенства Ветров, опасаясь, что любовница донесет на него в милицию, нанес ей несколько ножевых ран и решил, что она мертва.
Потом по совершенно непонятным причинам через час вернулся на место преступления, где его заметила любовница, которая, как оказалось, была всего лишь легко ранена. Он был тут же арестован. В необычно короткий для советского правосудия срок его осудили на 12 лет тюремного заключения. Позже никто не мог вспомнить имя того бродяги, которого убил Ветров.
Потом история начала меняться. Любовницей оказалась хорошо известная в ПГУ своей безотказностью женщина, которая была готова спать с любым, кто попадался ей на пути в те годы, пока она работала в Ясенево. Затем убитый «бродяга» превратился в офицера КГБ, влюбленного соперника, который застал эту парочку в страстных объятиях и бросился на Ветрова. Но выяснить что-либо об этой истории было невозможно — женщина исчезла, а убитый Ветровым человек так и остался безымянным. Наконец в 1984 году эта история получила новое развитие — по ПГУ молнией пронеслась информация: Ветров был арестован, осужден и расстрелян за шпионаж в пользу французов.
Это дало толчок новой волне слухов. В конце концов Аксиленко стал сомневаться во всей истории Ветрова, кроме, разумеется, его казни. Он уже сбросил со счетов версию убийства в парке как инсценировку, а рассуждения о том, что Ветров выдал себя в письмах из тюрьмы, противоречили элементарной логике. Ни один работник КГБ не стал бы откровенничать в письмах. Он бы отсидел срок в 10 или 12 лет, это было много, но по сегодняшним меркам это было не самое худшее. Что-то еще случилось с Ветровым — в этом Аксиленко был уверен.
Теперь на фоне всех шпионских разоблачений, произошедших в Ясенево в прошедшем году, все встало на свои места. История Ветрова была частью изощренного дезинформационного плана, дымовой завесы, прикрывавшей случаи измены последних лет.
«Черт побери, что происходило? — спрашивал себя Аксиленко. — Что они пытались скрыть?»
И тут произошел самый шокирующий случай года.
В середине июля, войдя в кабинет Дмитрия Якушкина, он застал его глубоко погрузившимся в чтение какого-то сообщения. Через стол он мог видеть, что документ имел гриф «совершенно секретно». Якушкин не ответил на приветствие Аксиленко, и тот вынужден был сидеть в неловком молчании, пока Якушкин не поднял глаз. Взглянув на него отсутствующим взглядом, Якушкин передал ему через стол документ.
Аксиленко начал читать справку об аресте генерала ГРУ Дмитрия Полякова. Читая, Аксиленко искоса бросил взгляд на Якушкина, который, казалось, был потрясен и выведен из равновесия сообщением о предательстве Полякова. Наконец дрожащим голосом он произнес: «Валентин, этот человек — генерал. Такой же, как и я. Кому мы должны верить? Если нельзя верить генералу, то кому можно?»
У Аксиленко не было ответа, да и вопрос был риторическим. Он чувствовал себя неловко не только из-за странного поведения Якушкина, но и потому, что переданный ему документ имел гриф, намного превышавший его собственный доступ к секретам.
Нью-Йорк. 23 августа 1986 года
Проведенная ФБР в самые жаркие дни августа 1983 года в Нью-Йорке операция по аресту советского ученого Геннадия Захарова имела две уникальные особенности. Первая заключалась в том, что ФБР подставило ему своего агента для того, чтобы спровоцировать этого работавшего в ООН советского физика на такие действия, за которые его можно было бы арестовать. Вторая особенность была связана с тем, что Геннадий Захаров жил и работал в США как чиновник ООН и не имел дипломатического иммунитета.
КГБ воспринял эту операцию ФБР как грубое нарушение «правил игры». На это надо было отвечать. Русским не пришлось долго искать, чтобы найти живущего в Москве американца, который также не был защищен дипломатическим иммунитетом и мог быть использован ими в своих целях.
Москва. 30 августа 1986 года, 12:20
Корреспондент журнала «Ю. С. ньюс энд уорлд рипорт» Николас Данилофф только что завершил свою последнюю встречу с Михаилом Лузиным, «Мишей из Фрунзе», молодым парнем, в прошлом снабжавшим его информацией о тяжелых потерях, которые русские несли в Афганистане. После пяти лет работы в качестве заведующего бюро журнала в Москве Данилофф завершал свое пребывание в Советском Союзе и собирался возвращаться в Вашингтон. Его преемник Джеф Тримбл уже был в Москве.
На набережной Москвы-реки Данилофф передал Мише связку романов Стивена Кинга, мастера романов-ужасов, которые трудно было достать в Советском Союзе. В ответ Миша передал журналисту плотно завернутый в бумагу пакет, в котором, как он сказал, были фотографии, снятые в Афганистане. Миша и раньше передавал Николасу фотографии, сделанные советскими солдатами в Афганистане, но они были столь низкого качества, что их нельзя было использовать в журнале. Но Данилофф все-таки считал, что Миша помог ему понять ужас, охватывавший солдат, отправляемых на войну с афганскимиповстанцами.
Данилофф возвращался к себе домой на Ленинский проспект, держа в руке пластиковый пакет с полученными фотографиями, когда рядом с ним затормозил автофургон, из которого выскочила группа лиц в штатском и мгновенно окружила его. Не говоря ни слова, двое из них заломили ему руки за спину, надели на него наручники и втолкнули в автофургон. Когда машина стала набирать скорость, Данилофф как бы со стороны наблюдал свой собственный арест. Он все еще пытался сориентироваться в тумане, который накрыл его, когда фургон въехал в ворота Лефортовской тюрьмы.
