Носенко установил контакт с ЦРУ в 1962 году и в 1964-м бежал в США, принеся с собой ответ на наиболее острый вопрос, стоявший в то время перед ЦРУ. Была ли Москва причастна к убийству президента Кеннеди? Комиссия Уоррена пришла к выводу, что Ли Харви Освальд действовал в одиночку, но в ЦРУ некоторые все еще искали «советский след». Освальд попросил убежища в Советском Союзе после службы в морской пехоте, в том числе какой-то период — на базе в Японии, связанной с проведением разведывательных операций. Потом, незадолго до убийства Кеннеди, он неожиданно возвратился в США вместе с русской женой. ЦРУ никогда не предавало огласке свои сомнения в отношении Освальда — об этом даже не говорилось комиссии Уоррена, — но в действительности Управление так и не смогло однозначно определить, был ли Освальд связан с КГБ. Этот вопрос висел над Лэнгли, и, когда Носенко наконец оказался в США, Управление все еще пыталось выявить, не был ли Освальд реальным «маньчжурским кандидатом»
[13].
Носенко заявил, что у него есть ответ: КГБ не имел отношения к убийству Кеннеди. На самом деле КГБ был так обеспокоен прошлым Освальда и имевшимися у американцев подозрениями о его связи с Советами, что тщательно проверил все свои архивы, но данных о его связи с КГБ выявлено не было.
Однако к моменту этого заявления Управление пришло к выводу, что Носенко был специально направлен в США с дезинформацией. Энглтон был убежден, что Носенко является агентом-двойником. Он уверил многих в ЦРУ, что Москва направила этого перебежчика для того, чтобы запутать ЦРУ в отношении Освальда и десятков других острых дел. Паранойя Энглтона подогревалась другим советским перебежчиком, Анатолием Голицыным, сообщившим Энглтону, что все перебежчики, которые придут к американцам после него, будут советскими двойными агентами. Для Голицына это был идеальный вариант, который обеспечивал ему сохранение влияния даже после того, как запас его секретной информации истощится. Поверить Голицыну означало добровольно погрузиться в трясину паранойи и путаницы. А Носенко на протяжении нескольких лет, словно пораженный смертоносным вирусом, сидел «в карантине» на «Ферме», в учебном центре ЦРУ в районе Уильямсберга (штат Виргиния).
Заручившись поддержкой директора ЦРУ Ричарда Хелмса, Энглтон сумел привлечь на свою сторону некоторых работников советского отдела, убедив их, что практически все их агенты являлись двойниками КГБ. Вскоре каждому разведчику, пытавшемуся завербовать агента за «железным занавесом», приходилось преодолевать массу препятствий, чтобы убедить Энглтона и его прислужников, что игра стоила свеч. Тот, кто настаивал на своем или оспаривал господствовавшую паранойю, рисковал сам попасть под подозрение как советский агент.
Энглтон был уверен, что КГБ проник в ЦРУ, и начал охоту на шпионов, которая длилась на протяжении нескольких лет, ломая одну карьеру за другой. В конечном счете под подозрение попали сами охотники за шпионами. Процесс над «салемскими ведьмами» добрался до штаб-квартиры ЦРУ.
Конечным результатом всех этих интеллектуальных упражнений стал в фактический паралич оперативной работы на советском направлении 60-е годы. Последним важным советским агентом, которого не коснулась паранойя Энглтона, был полковник Олег Пеньковский, сотрудник Генерального штаба Советской армии, шпионивший для ЦРУ с 1960 года вплоть до ареста в 1962 году Один из самых ценных агентов за всю историю ЦРУ, Пеньковский сумел приоткрыть завесу секретности, окружавшую высшее советское командование, и доказать, что Кремль строил свою политику на хвастовстве и пустых угрозах. Он помог Западу понять, что так называемое «ракетное отставание» было мифом, что советский ядерный потенциал явно недостаточен для создания реальной угрозы США. Информация Пеньковского помогла президенту Кеннеди одержать верх над Хрущёвым во время Карибского ракетного кризиса 1962 года.
Однако многие крупные дела после Пеньковского Энглтон ставил под сомнение. Шеф контрразведки так высоко поднял планку, что работники ЦРУ по всему миру просто прекратили разрабатывать советских представителей, понимая, что из этого ничего не получится. Хуже того, вербовка советского представителя может вызвать подозрение по отношению к ним самим. Попытка разработки советского гражданина неизбежно порождала конфронтацию с работниками аппарата Энглтона. Считалось, что работник «в поле» просто не может знать, какая роль отводилась его делу в более широком контексте «чудовищного заговора» КГБ, направленного на дезинформирование ЦРУ.
К тому моменту, когда Гербер стал знакомиться с делами, Управление пыталось забыть и даже «замазать» эти неприглядные моменты, но он видел за ними более глубокие последствия эксцессов Энглтона. Оперативные работники не только перестали разрабатывать советских граждан, но также отталкивали десятки советских и восточноевропейских «добровольцев», предлагавших свои услуги американцам. Спровоцированная Голицыным паранойя привела к тому, что в ЦРУ всех этих «добровольцев» стали считать провокаторами КГБ, стремившимися вывернуть ЦРУ наизнанку.
С целью проверки теории Энглтона Гербер проанализировал за последние 15 лет дела на заявителей, особенно из числа советских граждан, предлагавших свои услуги в Москве и других городах Советского Союза. Были ли основания для опасений Энглтона? До сих пор никто не пытался так методично «просеять» все дела и бросить вызов охотнику за шпионами. Ответ был прост, и он заключался в том, что плоды больного воображения Энглтона не выдерживали проверки. Факты убедительно показывали Герберу, что Управление отвергало одного «добровольца» за другим просто из опасений нарваться на провокатора. В результате ЦРУ, вероятно, упустило бесценные сокровища секретных сведений, которые ему могли передать граждане советской империи, желавшие перейти на другую сторону. Подставы всегда были и будут, это издержки производства. Но если ЦРУ боится разговаривать с советскими гражданами, рассуждал Гербер, то его надо закрывать.
Гербер подготовил исчерпывающий отчет, в котором привел результаты своего анализа и сделал вывод, что, отталкивая такое количество «добровольцев», ЦРУ не оставляло себе шансов на успех. Большинство из предлагавших услуги представлялись вполне способными к сотрудничеству, и Гербер нашел разумные критерии выявления тех, кто может быть подсадной уткой. Самый главный вывод Гербера заключался в том, что КГБ никогда не подставлял ЦРУ своих действующих работников. Москва просто не доверяла им. Отсюда: предлагавшие свои услуги офицеры КГБ почти наверняка действовали искренне.
Гербер очень гордился проведенной работой, которую он завершил весной 1971 года, как раз тогда, когда власть Энглтона над советскими операциями ЦРУ должна была подвергнуться испытанию с совершенно неожиданной стороны.
К 1971 году Хелмс наконец понял, что советский отдел нуждается во встряске. И он поручил навести в отделе порядок опытному специалисту по Ближнему Востоку Дэвиду Бли, который создал себе репутацию, работая в странах третьего мира; в 1967 году в Дели он организовал бегство на Запад дочери Сталина Светланы Аллилуевой. Бли не хотел уходить со своего поста руководителя Ближневосточного отдела ЦРУ и ссылался на то, что у него нет опыта в советских делах, но Хелмс заявил ему, что как раз такой человек там и нужен. Требовался свежий подход к операциям по Советскому Союзу, и опытный специалист со стороны получил благословение Хелмса помериться силами с Энглтоном.
