Однако Василенко помнил, что Платт обещал ему никогда не записывать их встречи на пленку. Он решил поверить своему другу и считать утверждения КГБ блефом. Он понимал, что, запугивая его, они пытались заставить сознаться в том, чего он не совершал, и это спасло ему жизнь. Василенко также понял, что сама интенсивность допросов была направлена на то, чтобы он оговорил себя.
И он отказался уступить давлению и признать себя шпионом, каковым он никогда не был. После каждого бесплодного допроса следователи отправляли его в камеру, надеясь, что он сможет проговориться в неосторожных разговорах с внутрикамерными осведомителями. За период с января по июнь у него сменилось три таких соседа, но каждый из них сообщал, что Василенко не признается и, по-видимому, не является шпионом.
Следствие по делу Василенко осложнялось тем, что КГБ не удалось обнаружить какого-либо шпионского снаряжения или условий связи, которыми снабжались выявленные агенты ЦРУ. Означало ли это, что он был невиновен, как утверждал? Или он был просто слишком умен?
Время следователей истекало. Арест Василенко затронул чувствительную струну в ПГУ, где психологические травмы от имевших место в последнее время арестов, казней и измен ложились на работников тяжелым бременем. Сначала все были ошеломлены этими событиями, но теперь арест скромного и пользовавшегося популярностью офицера воспринимался в Ясеневе с возмущением. В ходе секретного неофициального опроса его коллег в контрразведке выяснилось, что никто из них не верил, что он может быть предателем. В пользу Василенко говорило также то, что его жена происходила из влиятельной семьи, и, чтобы казнить Василенко, КГБ должен был иметь «железные» доказательства.
Но таковых у КГБ не нашлось, и было решено не предавать его суду по обвинению в шпионаже. Вместо этого приняли решение уволить его за несанкционированные контакты с американцами и за контрабандный ввоз в СССР охотничьего ружья, подаренного ему Платтом. Он был выпущен из тюрьмы, разжалован и выброшен на улицу без работы и пенсии. В конце концов, его приятели по службе в КГБ постепенно помогли ему снова встать на ноги.
Между тем возвратившийся в Вашингтон Платт был расстроен. Он знал, что Василенко исчез, но не знал, был ли он еще жив или уже мертв. Поскольку признаков жизни не отмечалось, Платт оставил свою работу, недовольный тем, что такое важное дело сорвалось, но в ЦРУ это уже никого не интересовало. Он с горечью посоветовал своим друзьям в советском отделе «работать с оглядкой». Но в 1987 году ни ФБР, ни ЦРУ не особенно старались разобраться с причинами потерь такого большого числа агентов. Оперативная работа в Москве возобновилась, и атмосфера подозрительности, сгустившаяся над советским отделом, начала рассеиваться.
12
Исламабад. 2 февраля 1988 года
Мы с Арни Рафаелем сидели на веранде в свитерах и наслаждались бодрящей прохладой исламабадского вечера. В последние несколько месяцев появилась уверенность в том, что Горбачёв был готов уйти из Афганистана, и его предварительные условия создания дружественного и нейтрального Афганистана больше не были препятствием для переговоров. Переговоры в Женеве между американским представителем — заместителем госсекретаря по политическим вопросам Майком Армакостом и его советским партнером Юлием Воронцовым достигли критической стадии. В любой момент мы ждали окончательного прорыва и вместе с Рафаелем обсуждали перспективы создания переходного правительства в Афганистане, когда мой стюард прервал наш разговор. Посла приглашают к телефону, торжественно провозгласил он. Арни исчез на пять минут и возвратился.
— Это Армакост. Все закончилось. Они подпишут соглашение в Женеве. Горбачёв объявит об этом через неделю.
— Все? — переспросил я. — А что теперь?
— Вот это «теперь» может стать самой трудной частью.
Он был прав. Дорога к соглашению с того момента, когда Горбачёв два года назад сделал первые робкие шаги, изобиловала зигзагами, а Вашингтон был расколот надвое дискуссией о том, действительно ли Советы когда-нибудь уйдут из Афганистана. В середине 1987 года Майк Армакост открыто заявил, что Советы уйдут. В сентябре 1987 года Эдуард Шеварднадзе сказал Джорджу Шульцу, что к началу 1988 года русские уйдут, но Шульц держал разговор с советским министром иностранных дел в секрете до ноября 1987 года, когда наконец поделился этой информацией с директором ЦРУ Биллом Вебстером.
Однако ЦРУ все еще сомневалось, удастся ли Горбачёву в политическом плане осуществить вывод войск и не оказаться в таком же положении, в каком оказались США в конце вьетнамской войны. Боб Гейтс поспорил с Армакостом на 25 долларов, что Советы не уйдут из Афганистана до окончания президентского срока Рейгана, хотя он признавал, что решение о выводе войск уже принято.
Ровно через неделю Горбачёв обратился к советскому народу и объявил, что Советский Союз начнет вывод своих войск 15 мая и завершит его к 15 марта следующего года.
Чиангмай, Таиланд. 10 апреля 1988 года
Как только стало ясно, что соглашение в Женеве будет подписано, я с Мари-Катрин выехал в короткий отпуск в Таиланд. Борьба вокруг соглашения была долгой, но Советы в конце концов смогли принять трудное решение. Официально соглашение будет подписано в Женеве 14 апреля и вступит в силу 15 мая. Таким образом, в этот день Советы начнут вывод своих войск и закончат его в течение девяти месяцев, к 15 февраля 1989 года, почти через 10 лет после своего катастрофического вторжения в Афганистан.
Мы прилетели в Чиангмай за два дня до наступления тайского Нового года и на первых порах ничего особенного не планировали, пока оживленные тайцы ухаживали за могилами своих предков, прибирали свои жилища и обливали всех, кто им попадался, очищающей водой. В порядке вежливости я связался с нашими представителями в Таиланде и сообщил, где меня в случае необходимости можно будет найти. Когда на следующий день мне позвонили и пригласили приехать в офис и ознакомиться со срочной телеграммой, я попытался окольным путем выяснить, о чем идет речь.
— Откуда она? — спросил я.
— Оттуда, где вы сейчас работаете, — был неохотный и настороженный ответ.
— Что вы можете сказать мне об этом? — продолжал допытываться я.
— Подождите минутку. — Звонивший сделал паузу, очевидно, просматривая телеграмму. — Похоже, что взорвался склад боеприпасов.
Я с облегчением подумал, что это было рутинное сообщение о еще одном успехе моджахедов до того, как женевские соглашения вступили в силу. Это может укрепить решимость Советов уйти из Афганистана. Я предположил, что мне посылали копию просто в порядке информации, чтобы сообщить хорошую новость, пока я был на отдыхе.
— О’кей, — сказал я. — Спасибо. Это замечательно. Я узнаю все детали по возвращении. Сделайте одолжение, пошлите моим людям телеграмму из одного слова — «Браво!» — и подпишите моим именем. О’кей?
— Подождите минутку. Ваши парни пишут, что это ваш склад взорвался, недалеко от того места, где вы живете. У вас в доме пожар.
