Книга Ромул, страница 34. Автор книги Михаил Бондаренко

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ромул»

Cтраница 34

Пока Ромул воевал с соседними городами, обустраивал Рим, возводил крепость на Капитолийском холме, прошёл не один год. Уже появилось многочисленное потомство у похищенных римлянами девушек. И вот, когда, казалось бы, время окончательно было упущено, сабины задумали объявить войну Риму. Почему они так долго тянули? На этот вопрос сложно дать однозначный ответ. По свидетельству Дионисия Галикарнасского, сабины «очень огорчались и обвиняли друг друга в том, что не воспрепятствовали мощи римлян с самого начала, а теперь им придётся вступить в схватку со значительно возросшей силой, исправить прежнее недомыслие посылкой крупных воинских сил. Вскоре сабиняне собрали всеобщую сходку в самом большом и имевшем наибольший авторитет у этого народа городе под названием Куры и вынесли постановление в пользу войны, назначив предводителем войска царя куритов Тита, которого прозывали Тацием»271.

Ромул, как только узнал о решении сабинов, тут же принялся готовить Рим к обороне. Он приказал обновить стены и укрепления Палатина, окружить Авентин и Капитолий рвами и частоколами. Дед Ромула, Нумитор, прислал внуку большое войско из Альба-Лонги, а также оружейных дел мастеров. Кроме того, на помощь Ромулу прибыл его друг — этрусский военачальник Лукумон, который привёл с собой значительный военный отряд272. Правда, у некоторых античных авторов этот военачальник ошибочно зовётся Целием Вибенной, по имени которого якобы был назван римский холм Целий273. Тем не менее учёными установлено, что указанный Вибенна на самом деле жил намного позже и оказывал помощь вовсе не Ромулу, а царю Сервию Туллию.

В то же время, как пишет Дионисий Галикарнасский, сабины для очистки совести «решили сначала отправить посольство к римлянам с требованием вернуть женщин и дать городам удовлетворение за их похищение, чтобы наглядно показать, что они решились на войну вынужденно, поскольку не добились справедливости; и для этого они отправили вестников. Ромул, однако, считал, поскольку женщины ведут жизнь с мужьями не против воли, следует оставить их с супругами, а если сабинянам чего другого требуется, надо принять это от римлян, как от друзей, а не начинать войну»274. Сабины, естественно, проигнорировали все его доводы. Намереваясь с началом весны вывести свои военные силы, они собрали значительную армию, состоявшую из двадцати пяти тысяч пехотинцев и около тысячи всадников. Римляне же, со своей стороны, выставили 20 тысяч пехоты и 800 всадников. При этом Ромул разделил своё войско на две части: одна часть расположилась на Эсквилине, где находилась ставка самого царя, а другая — на холме, получившем позднее название Квиринал, где командующим был Лукумон275.

Возглавив сабинское войско, Тит Таций в одну из весенних ночей подошёл к Риму и разбил лагерь на равнине между Квириналом и Капитолием. Он задумал взять приступом крепость на Капитолийском холме, но сделать это с ходу было невозможно, поэтому царь решил выждать и отправил своих воинов на разведку местности у подножия холма276.

Начальником Капитолийской твердыни был римлянин Спурий Тарпей. У него имелась дочь — Тарпея, которая являлась весталкой. Наблюдая за врагами со стены или, по другой версии, выйдя из крепости за водой для священнодействий, Тарпея прельстилась золотыми запястьями (браслетами), что носили сабины на левой руке277. Как пишет Дионисий Галикарнасский, «послав одну из служанок за калитку, которая была отперта, о чём никто не знал, она попросила, чтобы царь сабинов пришёл к ней для переговоров один, так как она собирается условиться с ним о насущном и важном деле. Получив такое известие и рассчитывая на предательство, Таций пришёл в назначенное место, девушка, подойдя туда, заявила, что её отец отлучился ночью из укрепления по какому-то делу, а ключи от ворот хранятся у неё и она передаст им ночью крепость, потребовав в качестве платы за предательство то, что все сабиняне носят на левой руке. А когда Таций согласился, она взяла с него клятву верности и сама дала клятву в том, что не обманет, после чего, определив место, куда должны прийти сабиняне в наиболее укреплённой части и точный час ночи, когда стража наименее бдительна, возвращается втайне от тех, кто находился в крепости»278.

Ночью, в условленный час, девушка отворила крепостные ворота и впустила отряд сабинов. После того как Тит Таций захватил Капитолийскую крепость, а римляне разбежались, Тарпея потребовала у врагов оговорённую ранее плату за предательство. И тогда Таций, по словам Плутарха, «приказал сабинянам не поскупиться для неё ничем из того, что у них на левой руке, и первый, сняв вместе с браслетом и щит, бросил их в девушку. Все последовали его примеру, и Тарпея, засыпанная золотыми украшениями и заваленная щитами, погибла под их тяжестью»279. Вот такая мучительная и страшная смерть постигла предательницу. Впоследствии Ромул осудил за измену и её отца, Спурия Тарпея.

Однако, по версии Пизона, Тарпея якобы руководствовалась благими помыслами, когда просила у сабинов то, что они носили на левой руке, так как стремилась оставить врагов без щитов, чтобы затем передать их в руки сограждан. Пизон утверждает, что «ночью Тарпейей к Ромулу был послан вестник, чтобы сообщить ему о заключённых ею соглашениях с сабинянами, что она, дескать, хочет выманить у них щиты, воспользовавшись двусмысленностью её предложения. И она попросила Ромула отправить ночью отряд для усиления крепости, дабы легко захватить лишённых щитов неприятелей со своим предводителем. Но вестник, перебежав к сабинскому вождю, выдал замысел Тарпейи»280. После захвата Капитолийской крепости, «когда сабиняне были готовы отдать девушке золото, которое они носили на левой руке, Тарпейя запросила у них не украшения, а щиты. А Тацием овладели подозрение в обмане и расчёт, как действовать, не нарушив соглашений. И вот, он решил дать юной девушке оружие, как она и просила, но сделать так, чтобы, получив его, она никак им не смогла бы воспользоваться. И тотчас Таций, напрягшись, что было сил, метнул щит в девушку и приказал сделать так остальным. Таким образом Тарпейя, подвергаясь со всех сторон ударам, от их множества и силы свалилась с ног и под грудой щитов погибла»281. Версия Пизона представляется весьма неправдоподобной, хотя её и принимает Дионисий Галикарнасский. Сдать неприступную крепость врагам, чтобы выманить у них щиты, — что может быть глупее?

Большинство античных авторов справедливо считают Тарпею предательницей. Проперций даже сочинил особую элегию, описывающую преступление этой девушки, якобы без памяти влюбившейся в царя Тита Тация, и заодно объясняющую название Тарпейской скалы:


Буду тарпейскую сень и могилу Тарпеи презренной
Петь и захваченный в плен древний Юпитера храм.
В роще тенистой была плющом сокрыта пещера,
Там, где плеск родников с шумом сливался дубрав, —
Тихий Сильвана приют, куда овец зазывала
Часто в полуденный зной ласковым звоном свирель.
Татий источники те обнёс частоколом кленовым
И, наваливши земли, лагерь надёжный возвёл.
Чем в эту пору был Рим, когда рядом Юпитера скалы
Звуком протяжным своей дудки курет оглашал?
Там, где диктуют теперь областям покорённым законы,
Римскую площадь копьём воин сабинский стерёг.
Горы служили стеной; где теперь сенат и комиций,
Там из источника пил некогда конь боевой.
Воду богине брала отсюда Тарпея; но деве
Голову обременял глиняный тяжко кувшин.
Разве довольно одной было смерти для девы преступной,
Что захотела твои, Веста, огни осквернить?
Татий пред ней гарцевал на поле песчаном, красуясь
Пёстрым оружьем, припав к холке буланой коня.
Так поразил её вид и царя и царских доспехов,
Что опустила она руки и выпал кувшин.
Часто винила она напрасно Луну за предвестья
И говорила: «Иду волосы в речке омыть»;
Часто носила благим серебристым лилии нимфам,
Чтоб не пронзили лицо Татия римским копьём,
И возвращалась в туман Капитолия с дымом вечерним,
Руки себе изодрав на ежевичных шипах,
И на Тарпейской скале о ранах своих сокрушалась,
Ранах, которых простить близкий Юпитер не мог.
«Лагеря дальний огонь, и Татия в поле палатки,
И покоривший мне взор чудный сабинский доспех, —
О, если б пленницей мне остаться у ваших пенатов,
Пленницей, но моего Татия видеть лицо!
Римские горы, и Рим на их вершинах, и Веста,
Та, что позором моим будешь покрыта, — прости!
В лагерь пусть мчит мою страсть тот конь, которому Татий
Собственноручно всегда гриву направо кладёт.
Диво ль, что Скилла волос отца своего не щадила
И превратились в собак белые чресла её?
Диво ль, что предан был брат с головою рогатого зверя
В день, когда долгая нить путь указала во тьме?
Что за великий позор Авзонийским я девам готовлю,
Грешная дева, чей долг — девственный пламень блюсти!
Если кого поразит, что угасли огни пред Палладой,
Пусть он простит: алтари залили слёзы мои.
Завтра, как слухи идут, весь город охватит сраженье;
Ты ж опасайся всегда терний росистых горы.
Скользок, увы, этот путь и коварен: на всём протяженье
Он под коварной тропой скрытые воды таит.
О, если б ведала я заклятья магической музы,
В помощь, красавец, тебе были бы эти слова!
Шитая тога к лицу — тебе, не тому, кто позорно
Не материнскую грудь — вымя волчицы сосал.
Гость мой, царицею я рожать при дворе твоём стану —
Выйдет приданым честным мной тебе преданный Рим.
Если же нет — не покинь без отмщенья сабинянок пленных:
Ныне похить и меня, мерой за меру воздав.
Сомкнутый строй я разрушить могу: а вы, о супруги,
Вы заключите союз с помощью паллы моей.
Музыкой грянь, Гименей: трубач, не труби ты так грозно:
Брачное ложе моё, верьте, сраженья уймёт.
Вот уж четвёртый рожок возвещает зари приближенье,
Вот и созвездья, склонясь, тихо скользят в Океан.
Я попытаюсь уснуть, о тебе я ищу сновидений:
Ты перед взором моим благостной тенью предстань».
Молвила — и предала тревожному сну своё тело,
Не сознавая, увы, новых безумий во сне:
Ибо бессменный страж пепелища троянского — Веста
Множит вину и своим факелом кости ей жжёт.
Так, как стримонка бежит, что возле струй Термодонта,
Платье своё изорвав, с грудью несётся нагой.
Праздник в городе был (Палилии назван у предков,
С этого первого дня начали стены расти):
У пастухов годовые пиры, по городу игры,
Сладкой едой и питьём сельские полны столы,
Через лежащие врозь охапки зажжённого сена
Пьяная скачет толпа, ноги измазав в грязи.
Ромул в ту ночь приказал распустить всю стражу на отдых,
В лагере всем тишина, грозные трубы молчат.
Время пришло для встречи с врагом, — решила Тарпея.
И, заключив договор, стала ему помогать.
Трудно подняться на холм, но был он в праздник безлюден:
Меч её быстрый разит звонкоголосых собак.
Всё погрузилося в сон, не дремал, однако, Юпитер,
Чтобы тебя покарать за преступленье твоё.
Стражу ворот предала и спавшую мирно отчизну:
Брака желанного день требует ей указать.
Татий же (ибо и враг не воздал измене почёта):
«Вот, — говорит он, — тебе царское ложе: взойди».
Так он сказал, и её завалила оружием свита:
Вот тебе свадебный дар, дева, за службу твою!
Имя Тарпеи-вождя у нас гора получила:
Не по заслугам твоим названа эта гора!282

Тем не менее Плутарх отмечает, что как раз «по имени Тарпеи, которую погребли там же, где она была убита, холм назывался Тарпейским вплоть до времён царя Тарквиния, который посвятил его Юпитеру. Останки девушки перенесли в другое место, а имя её забыли. Только одна скала на Капитолии — та, с которой свергали преступников, до сих пор зовётся Тарпейской»283.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация