«Я впервые увидел архимандрита Иоанна (Крестьянкина) в 1982 году, когда приехал в Псково-Печерский монастырь. Тогда, кажется, он не произвёл на меня особого впечатления: такой очень добрый старичок, весьма крепкий (в ту пору ему было только семьдесят два года), вечно куда-то спешащий, даже суетливый, неизменно окружённый толпой паломников. Другие насельники монастыря выглядели гораздо строго-аскетичнее и даже солиднее.
Обычно перед началом вечерней службы из братского корпуса Псково-Печерского монастыря вылетала странная процессия. Молодой монастырский эконом отец Филарет, подхватив под руку отца Иоанна, почти бегом тащил его за собой, так что тот еле поспевал за своим келейником. Вслед за ними немедленно устремлялась толпа паломников, поджидавших батюшку на улице. Так, все вместе, они неслись через монастырский двор. Монашеские мантии и клобуки развевались, батюшка то и дело спотыкался, задыхался от бега, впопыхах всё же пытаясь благословить кого-то из паломников и чуть ли не ответить на какие-то вопросы. Отец Филарет на это страшно сердился, кричал своим пронзительным фальцетом то на батюшку, то на паломников, иногда даже отгонял их зонтиком. Наконец он проталкивал отца Иоанна в храм и побыстрее утаскивал его в алтарь.
Надо сказать, что делал это эконом совсем не по зловредности, а потому, что в холодное время года отец Иоанн быстро простужался на улице. Когда же было тепло, батюшка рисковал вообще не дойти до храма: люди не отпускали его буквально часами» (митрополит Тихон (Шевкунов)).
«Сама я никогда не пыталась быть внутри этой толпы — это было невозможно, каждый ценил свою близость к батюшке и ни за что не уступил бы своего места. Мне же оставалось быть рядом за этой толпой, слушать отрывки батюшкиных наставлений. Но мне хотелось их слушать и не хотелось уходить» (В. Клюдина).
«Я вместе с другими паломниками после окончания литургии ждал выхода батюшки Иоанна из Михайловского собора. Ожидавших было довольно много, люди были все страждущие: у кого муж в тюрьме, кто разводится, кто пьёт, у кого больные дети. Все были удручены своим горем, находились в печали, унынии и друг с другом не разговаривали. Помню, что и у меня в душе было уныние, тоска и какое-то болезненное состояние. Внезапно появился отец Иоанн. Он всегда ходил очень быстро, почти летал. Его ряса часто развевалась по ветру, как крылья. Внешне батюшка отец Иоанн был невысокого роста, лицом и манерами напоминал профессора дореволюционного времени, глубоко интеллигентного и тактичного. Общаясь с ним, каждый чувствовал любовь и уважение к себе и даже некое равенство. <...> Хорошо помню, что люди, обступившие его со своим горем, стали вдруг как-то оживляться, радоваться, а некоторые даже начинали смеяться от радости. И я тоже почувствовал, как с появлением батюшки моё внутреннее состояние изменилось. Уныние, тоска в душе исчезли, и вместо них появилась бодрость и одухотворённость» (Н. К. Симаков).
«Вот он выходит через боковую дверь Михайловского собора, где его уже ждёт солидная группа людей. Они такие разные — мужчины, женщины, старушки, девицы, дети и юноши. Кто-то знает, с кем ждёт встречи, кто-то просто слышал об отце Иоанне. В их среде то и дело слышится шёпот: “Он же святой... Прозорливец... Он мне всю жизнь изменил...” Мгновение — и батюшка уже спустился с высоких ступеней собора, люди обступают его плотным кольцом, тянут к нему руки, хотят только прикоснуться — “Святой”. А он просто, с улыбкой, но очень убедительно громко говорит:
— Ну что вы! Что вы! Вон святой пошёл — великой жизни! — И рукой показывает на совсем ещё юного иеромонаха.
— Все скорее к нему!
И народ наш, “жадный до святыни”, слушая его веление, мчался осаждать иеромонаха, рукоположенного несколько дней назад, а около батюшки оставалась небольшая группка людей, которых он обнимал, благословлял, целовал в голову и снова благословлял. Они ждали именно его и с ним удалялись от собора, провожали до кельи, иногда ждали около неё, а иногда на Святой Горке. С ними он говорил, ими он руководил, им открывал волю Божию, но не как Моисей, сходящий с Синая, а как один из них самих — знающий досконально их жизнь и нужды. А если быть точным, то говорил не он, а его любовь к тем, кто в нём нуждался. Он жил для них и ими» (епископ Зарайский Меркурий (Иванов)).
«Помню, как зимним морозным днём на улице у алтаря Михайловского собора стояло много людей, съёжившихся от холода, — они уже очень долго ждали появления батюшки. Наконец открылась дверь, вышел отец Иоанн, увидел толпу народа, улыбнулся и весело пошутил: “Ой, какой май на дворе!” Все тоже заулыбались, обрадовались, стали тесниться к нему. Действительно, тепло стало, как будто май на дворе. Батюшка стал всех благословлять и тут же отвечать на вопросы, сам спрашивать. Увидев унылое лицо, обратился к этому человеку со словами: “Почему у тебя такой вид? Ты болен? Нет, нет, так нельзя. Вот и я болею, а никто не видит”. Лицо этого унылого человека сразу изменилось, стало радостным» (Г. П. Коновалова).
«Вот спрашивает одна паломница: “Батюшка, как научиться вере?”
— Как вере научиться? — переспросил батюшка. — Вере невозможно научиться. Ею надо жить. Помнишь слова Господа: “Просите, и дано будет вам?” Вот молись и проси: “Господи, дай мне истинную, живую веру”. Истинная вера свидетельствуется упованием на Бога и подтверждается безропотным несением своего жизненного креста.
— Батюшка, а я сильно болею, — сказал кто-то.
— Нужно тщательно поисповедоваться, пособороваться и причащаться Святых Христовых Таин, — ответил старец.
А кто-то попросил благословения в монастырь.
— Какой тебе монастырь! Кто нас там с тобой ждёт?! Ты ведь живёшь с мамочкой. Н келья у тебя есть. А мамочка — твоя игуменья» (игумен Александр (Самойлов)).
Ещё один пример такого диалога «на бегу», дословно записанный в 1983 году. Женщина пожаловалась о. Иоанну, что её внук болеет так сильно, что его не берут даже в ясли.
— Так, так, почему такое — не берут? Надо разобраться. Сколько ему лет? А родители верующие?
— На свечку иногда дают.
— Нет, что на свечку дают — это ещё ничего не значит. Вон у нас и экскурсанты приезжают, на свечки дают — а уезжают такими же, какими приехали. Это ничего не значит. А венчаны они?
— Нет.
— А крещёные?
— Да.
— А ребёнок крещён?
— Да.
— Ну вот, ты им скажи: «Эту болезнь вам Господь посылает, чтобы вы обратились к Нему». И ещё скажи — вот бывает посевная кампания и уборочная. В газетах большими буквами пишут, видела? Вот ты им скажи, какая у них была посевная кампания и какая уборочная. Пусть подумают. И ты думай...
«За старцем Иоанном, светящимся любовью, шла огромная толпа народа. Люди ощущали его благодатность совсем конкретно, старались хотя бы к одежде его прикоснуться. Хотя старец, конечно, вёл борьбу с таким обожествлением. Потому что главная черта старчества — смирение.
Как только я увидела батюшку, я была поражена прежде всего его взглядом. У него были очки с толстыми стёклами, которые очень увеличивали глаза. И на тебя смотрела такая обжигающая любовь! Я сразу про себя подумала: “Как преподобный Серафим Саровский!”» (Т. С. Горичева).
