Да и сам он, бывало, служил со слезами. «Как молитвенно проходили пассии! — вспоминала Т. П. Зотова. — С каким сердечным сокрушением, когда их возглавлял отец Иоанн! В какую-нибудь пассию он обязательно говорил проповедь. Храм был так набит молящимися, что невозможно было поднять руку, чтобы перекреститься. Вот акафист прочитан, батюшка встал у Распятия. И едва только он начинал говорить, как слёзы текли по его лицу, и невозможно было при этом остаться равнодушным, и весь храм заливался слезами вместе с ним».
Очень серьёзно о. Иоанн относился к клиросному пению. «Регент должен быть как солнышко, навстречу которому раскрываются все цветочки», — наставлял он руководителя церковного хора. К идее возрождения в полном объёме старинного знаменного пения он относился скептически, говорил, что в храме должны звучать только те песнопения, которые знакомы и понятны всем прихожанам. «Сам отец Иоанн пел очень хорошо, — вспоминал о. Владимир Правдолюбов. — Воодушевлённо, энергично, с чувством. Мы с ним и вместе пели — он первым голосом пел, а я вторым».
...Другим послушанием, занимавшим массу времени, была переписка. После 1981-го письмоводительницей старца была поселившаяся в Печорах Татьяна Сергеевна Смирнова, и основная тяжесть переписки ложилась на её плечи. Приходили на имя батюшки и письма, и телеграммы, и посылки, и денежные переводы. Иеромонах Никон (Горохов): «Я могу засвидетельствовать: будучи почтальоном, я приносил батюшке почту и денежные переводы; и не было случая, чтобы хоть один перевод он забрал себе — он всё отдавал монастырю и ничего не оставлял для себя». Кстати, монастырю о. Иоанн отдавал и свою пенсию. А тем, кто передавал ему письма, всегда ласково говорил: «Ну, почталиону (он произносил именно так, через «и») — честь по закону», и непременно давал какой-нибудь гостинец.
Письма сортировались по степени срочности и жанрам: кому-то нужно было ответить как можно скорее, кому-то — не очень, кого-то поблагодарить или поздравить открыткой. Быстрее всего батюшка реагировал на письма из раздела «Скорая помощь» — это значило, что ответ о. Иоанна жизненно важен немедленно. Был и раздел «Капризы». На протяжении почти всех 1980-х переписка эта шла, как мы помним, полулегально, так как настоятель о. Гавриил не одобрял паломничества к о. Иоанну.
Процесс ответов на письма выглядел обычно так: Татьяна Сергеевна усаживалась напротив о. Иоанна на низенький стульчик (его и сегодня можно видеть в келии), а батюшка, сидя на знаменитом зелёном диванчике, читал полученное письмо и отвечал вслух. Келейница записывала ответ на конверте письма (чтобы не перепутать адресата), а уже дома перебеливала ответ. Конверт с черновиком оставался у батюшки.
Два раза в год, на Рождество и Пасху, для письмоводительницы наступала особо горячая пора — батюшка отправлял тысячи открыток с поздравлениями. И самым трудным было даже не надписывание адресов по ночам, а... поиск подходящих по тематике открыток: ведь в СССР их попросту не было. Но на жалобы и протесты батюшка неумолимо отвечал:
— Не срамите мою седую голову! Нужны открытки, соответствующие духу праздника. Всё должно быть со смыслом, а не наобум и как попало.
Приходилось делать открытки самим — рисовали, делали фотокопии и фотоколлажи. Каждую такую открытку батюшка подписывал собственноручно; сколько это отнимало у него времени и сил — Бог весть.
Письма батюшки — очень разные. Это ни в коем случае не формальные отписки, а всякий раз глубокие, обстоятельные ответы на обращённые к нему вопросы. Люди спрашивают о разном — можно ли молиться за самоубийцу, как заставить мужа бросить пить, каким образом общаться с неверующими родственниками, стоит ли уходить в монастырь... И на каждый такой вопрос батюшка не просто отвечает, а как бы беседует на бумаге с недоумевающим человеком. Читая его письма, будто слышишь его голос — неторопливый, вдумчивый, полный заботы и сочувствия к тем, кто пишет. А общее мнение всех его адресатов лучше всех выразила минчанка Галина Терентьевна Сытенко: «За все к тому времени почти 50 лет жизни я не получила столько любви, отеческой нежности, столько внимания к моей судьбе, к моим трудностям, проблемам, заботам, сколько вложил отец Иоанн в каждую фразу своего письма».
Часто между о. Иоанном и незнакомым ему человеком начиналось длительное письменное общение, продолжавшееся годами. Так, однажды в монастырь пришло письмо из Ленинграда от человека по имени Евгений. Он сокрушался о том, что в Александро-Невской лавре заброшен и разрушается надгробный памятник на могиле композитора Н. А. Римского-Корсакова. Наверняка автор письма хотел получить от батюшки совет о том, как лучше увековечить память композитора, но ответ был на совершенно иную тему: «Евгений, дорогой Евгений, что такое разрушенный памятник известному композитору, когда наша собственная душа разрушена до основания и искалечена по нашей вине, а не по нерадению кого-то?» Так началась переписка, перешедшая в глубокие и серьёзные духовнические отношения. Евгений и о. Иоанн так никогда и не встретились в реальности, но письма от Евгения продолжают приходить в Псково-Печерский монастырь и сейчас, после смерти батюшки. И в них — благодарность за указанный когда-то истинный путь...
К счастью, письма о. Иоанна многократно издавались, и сейчас не только у непосредственного адресата, но и у всех желающих есть возможность «услышать» голос печерского старца, запечатлённый на бумаге.
«Дорогая Н.!
Волю Божию можно и нужно выполнять в любом деле и при любых занятиях и на любом месте. Дело не в том, чем мы занимаемся, но как относимся к делу и что для нас главное. Так что не сетуйте на творчество, это занятие ничем не хуже всякого другого. Если ты не забываешь, во Имя Кого и во имя чего ты творишь, то и отношение будет разное: одно дело — во славу Божию проповедовать творчеством и жизнью своей идеи, которые принёс Спаситель, другое дело — во славу свою блеснуть, отличиться. Разбирайся, детка!»
«Дорогая О.!
Не Господь наказывает нас, нет! Наказываем мы себя сами — тем, что живём без Бога. И какие бы хорошие ни были мы по человеческим меркам, там, где нет Бога, нет жизни живой, созидающей, нет радости жизни. Где нет Бога, там хозяйничает враг Божий.
И “наказание” или жизненная туга — это его проделки. А когда человек после долгого вражьего водительства обращается к Богу, то и тут начинается на какое-то время усиленная месть врага, и нужно много терпения и несомненной веры, что враг силён, но всесилен лишь Господь, и Он не оставит усердно прибегающего к Божией помощи».
«Дорогая о Господе Е.!
Письмо Ваше получил. О Вас и болящих, страждущих сыновьях Ваших молимся, но очень трудно помочь Вам, ведь ни тот, ни другой не признают единственного источника здравия — Бога. Молитесь о них усердно Вашей материнской молитвой, но, конечно же, насильно в церковь не тащите — без веры все Таинства для человека не действенны. Почитайте о Саше канон о болящем хоть раз в неделю, и молитесь такой молитвой: “Боже! Ты знаешь всё, и любовь Твоя совершенна, возьми же жизнь моих болящих, страждущих чад А. и В. в Свою руку и сделай то, что я жажду сделать, но не могу. Аминь”. И мы помолимся, но наша молитва только в помощь Вашей, материнской.
