В другом отчёте содержится упоминание о конфликте, который возник у о. Иоанна с уполномоченным по поводу старых могил священников на Мироносицком кладбище. Поскольку эти могилы закрывали вход в часовню, где собирались работать реставраторы, заброшенные надгробия собирались переносить. Но о. Иоанн категорически запретил это делать и обратился к владыке. В итоге оба отправились к уполномоченному: «Ко мне приехали оба, епископ и священник Крестьянкин, последний в взволнованном состоянии стал мне доказывать неправильность действия архитекторов. Я ему спокойно ответил, что напрасно по такому пустяку беспокоил епископа, надо было бы обратиться непосредственно ко мне, и вопрос был решён. Просьба была удовлетворена, так он для проверки ежедневно посещал кладбище и следил, чтобы архитекторы-реставраторы не нарушили могил его собратьев. С каждым днём его слава растёт как наставника и проповедника среди верующих».
В общем, принципиальный и «слишком активный» священник у местного надсмотрщика за Церковью был что бельмо на глазу, и Лузин не раз и не два недовольно выговаривал епископу Псковскому и Порховскому Иоанну о непозволительной деятельности досрочно освобождённого батюшки. Самому священнику, конечно, об этом никто не докладывал, но в начале 1956-го о. Иоанн получил письмо из Москвы от Ивана Александровича Соколова, в котором тот прямо предупреждал, что на него готовится новое дело: «Мы молимся, чтобы оно не имело хода, но вы с отцом Всеволодом из Пскова исчезните. Иначе вы попадёте туда, где уже были». Сомнений в прозорливости Соколова у о. Иоанна не было. Позже настоятель псковского храма Святого благоверного князя Александра Невского о. протоиерей Олег Тэор со слов о. Иоанна вспоминал: «Их действительно хотели арестовать, приписать расхищение государственного имущества (а их же люди по приказу “власть имущих” из собора вынесли ценные украшения)».
Разумеется, «исчезнуть» просто так было нельзя, требовался весомый повод. И здесь «на помощь пришло» подточенное лагерем здоровье батюшки: в псковском климате обострился его туберкулёз, подлеченный было на Гавриловой Поляне. 6 марта 1956 года на имя владыки Иоанна второй священник Свято-Троицкого собора подал следующее прошение:
«С прискорбием для себя, по состоянию моего расстроенного здоровья, я вынужден почтительно просить Ваше Преосвященство об увольнении меня за штат с пребыванием вне Вашей епархии.
По определению Московского Научно-Исследовательского Туберкулёзного института, у меня — очаговый туберкулёз лёгких, вследствие чего мне рекомендован длительный отдых с пребыванием в условиях тёплого климата.
Прошу не отказать в моей просьбе, вызванной настоятельной необходимостью».
Увольнительная грамота за подписью владыки была получена уже 14 марта. Грамота свидетельствовала, что священник «под запрещением и судом не состоит и препятствий к его переходу в другую епархию не встречается. Освобождён от занимаемой должности согласно личного прошения». Уже вдогонку, 30 апреля, указом епископа Псковского и Порховского о. Иоанн был удостоен иерейского наперсного креста «за его ревностное служение алтарю Господню и особое усердие в чистоте и благолепии храма Божия, проявившееся во время ремонтно-реставрационных работ в Псковском Кафедральном Троицком Соборе».
К этому времени о. Иоанн был уже далеко от Пскова. Выполняя волю своего духовника, который приказал ему при отъезде взять все постельные принадлежности, батюшка уехал из города, уложив в большие мешки бельё, подушку, одеяло и даже матрац. И в два часа ночи, прямо с поезда, появился в Шубинском переулке в квартире Матроны Ветвицкой. Духовные чада, увидев нежданно приехавшего батюшку, заахали, усадили отпаивать его чаем и кормить. Тут же пришло решение: пока не уляжется надвигающаяся гроза, немедленно уехать как можно дальше. Сказано — сделано. Галина Черепанова назавтра же послала телеграмму в Иркутск, откуда была родом, архитектору Татьяне Павловне Евфратовой, глубоко верующей и отличавшейся к тому же редкой смелостью — все знали, что она исповедуется и причащается, но никто ей в этом не препятствовал. К Богу Татьяна Павловна пришла после сноса в 1932 году красивейшего Казанского кафедрального собора, на месте которого строился иркутский Дом Советов (сдан он был только в 1959-м). Одним из авторов проекта этого здания и была Татьяна Евфратова. Закончив работу, она полностью отошла от мирских дел.
На телеграмму Галины Татьяна Павловна отозвалась быстро — ждёт, гостям будет рада. Уезжали с Ярославского вокзала не по-весеннему жарким днём; на прощание сын Матроны Георгиевны Алексей купил уезжавшим по порции мороженого и в шутку сказал:
— Батюшка, привезите мне из Иркутска невесту.
— Привезу, Лёшенька, обязательно привезу, — похлопав молодого человека по плечу, так же весело отозвался о. Иоанн. И, как выяснилось, не шутил: летом 1962-го Алексей действительно женился на иркутянке Марине, батюшка их и повенчал.
До Иркутска добирались поездом неделю, и это было самое длинное путешествие в жизни батюшки — больше четырёх тысяч километров. Евфратова встретила московских гостей и повезла их в большой (около трёх тысяч жителей) посёлок городского типа Листвянка, что в 60 километрах от города. Листвянка как бы зажата между двумя сопками, они вплотную примыкают к посёлку, а его улицы сбегают вниз, к берегу Байкала, давшего жизнь этим местам (изначально село Лиственничное было пристанью; «поразительно похожа на Ялту; будь дома белые, совсем была бы Ялта», — так описывал эту пристань Чехов). Там, на берегу великого озера, в апреле ещё покрытого льдом, стоял двухэтажный деревянный дом, принадлежавший Татьяне Павловне. А на окраине посёлка, почти примыкая к сопке, высился красивый деревянный храм святителя Николая Чудотворца, выстроенный в 1840—1850-х годах местным купцом Ксенофонтом Серебряковым в благодарность за спасение во время шторма на Байкале. В 1953-м, когда из-за строительства Иркутской ГЭС менялась береговая линия озера, храм собирались снести, но Татьяна Павловна организовала его перенос вглубь берега, в так называемую Крестовую Падь. Сейчас недалеко от него находится могила Татьяны Евфратовой...
Утро москвичей в Листвянке начиналось рано. После общей молитвы уходили на весь день в тайгу, на близлежащую сопку, со склонов которой была хорошо видна покрытая отдельными льдинами поверхность Байкала. С собой брали Евангелие, запас воды и еды, в том числе, конечно, знаменитую листвянскую черемшу. День за молитвой и чтением Книги Книг пролетал незаметно. Ужинали на террасе, ёжась от набиравшего к вечеру силу ветра бережника, дувшего с берега на озеро. После трапезы батюшка подолгу беседовал с хозяйкой и духовными чадами. По субботам и воскресеньям он служил в храме вместе с о. Владимиром Георгиевским — священником-инвалидом, курянином, прошедшим через лагеря. Молились в том числе и перед иконой святителя Тихона Задонского, чудом спасённой из взорванного в Иркутске Казанского собора. На службах неизменно присутствовал староста храма Федот Иванович, могучий 70-летний старик из ссыльных «кулаков».
На берегу Байкала прошли три месяца. Но вечно скрываться от властей невозможно, необходимо было понять, что делать дальше. И снова Москва, где появляться было запрещено, снова полуподпольные выходы на улицу и хлопоты о новом месте служения. Духовные чада батюшки прилагали все силы, чтобы раздобыть ему московский или хотя бы подмосковный приход. Понимали, что это нереально, но — действовали. «О. Иоанна устраиваем в Серпухов», — писал 16 августа 1956 года о. Николай Голубцов своему брату, епископу Старорусскому Сергию. В Серпухов — потому что туда уже удалось пристроить вернувшегося из ссылки о. Виктора Жукова, с которым о. Иоанн служил в измайловском храме в 1946—1948 годах. Но, увы, этот вариант не прошёл, несмотря даже на хлопоты владыки Николая. Не состоялся и предполагавшийся перевод батюшки в тёплый климат, на Украину.
