Недоброжелатели обвиняли в появлении такого «стиля» прекрасного прозаика и поэта Владимира Солоухина, чья книга «Чёрные доски» для многих действительно стала первым соприкосновением с гигантским миром русской иконописи. Но «Чёрные доски» были впервые опубликованы в 1969-м, то есть появились уже на волне общего интереса к древнерусской старине. Кроме того, обвинить Солоухина в эксплуатации этой темы, её опошлении мог только тот, кто не читал произведений писателя и не знал его лично. «Чёрные доски» и по сей день остаются одним из самых горестных и возвышенных литературных произведений, посвящённых русской иконе. А тремя годами раньше, в «Письмах из Русского музея», именно Солоухин впервые привёл потрясший читателей горестный список варварски снесённых московских храмов. Впрочем, последний из таких сносов — взрыв в ночь на 18 июня 1964-го храма Преображения Господня — был ещё свеж в памяти... А другой был ещё впереди — в 1972-м, к приезду американского президента Никсона, взорвали храм Казанской иконы Божией Матери у Калужских ворот, в котором уже давно действовал кинотеатр «Авангард»...
Но вернёмся к моде конца 1960-х. Её едко высмеял Юрий Трифонов в своей повести «Предварительные итоги» (1970): «То они в Загорск, то в Суздаль, то на Святые Горы. И всё поближе к монахам, к старине. <...> Нет, конечно, никакой верой в настоящем смысле тут и не пахло, а вот так: томление духа и катастрофическое безделье. И даже, пожалуй, мода. Все эти книжонки, монастыри, путешествия по “святым местам” на собственных “Волгах” сделались модой и оттого пошлостью. Раньше все скопом на Рижское взморье валили, а нынче — по монастырям. Ах, иконостас! Ах, какой нам дед встретился в одной деревеньке! А самовары? Иконы? Как придёшь к какому-нибудь провизору или художнику, зарабатывающему на хлеб рисованием агитплакатиков, обязательно у них иконы торчат и чай пьют из самовара, настоящего тульского, отысканного за большие деньги в комиссионке». В творчестве другого яркого прозаика эпохи, Юрия Нагибина, две повести — «Дорожное происшествие» и «Поездка на острова» — посвящены как раз таким путешествиям, где возвышенность и намоленность мест, которые посещают «паломники», резко контрастируют с их духовным убожеством, пошлостью, непониманием того, зачем, собственно, они приехали туда.
Впрочем, среди таких путешественников, конечно, были не только те, кто посещал монастыри на собственной «Волге» или «Вольво» в промежутках между болгарской Албеной и высокогорной Тебердой. Под монастырские врата, неумело осеняя себя крестным знамением, входили и те, кто искренне пытался разобраться в себе самом и происходящем, искал спасения от проблем, пытался вырваться из-под пресса давящей реальности. Как правило, это были люди, родившиеся после войны, студенты или молодые специалисты, образованные, начитанные, часто очень неплохо по советским меркам устроенные в жизни. Все они прошли через атеистическое воспитание в семьях и школах, все сдавали в вузах истмат, диамат и историю КПСС. Но всем им при этом не хватало чего-то главного, пусть даже они и не могли сказать себе, чего именно. И они пробовали, пробовали разное. В поисках смысла люди проходили через алкоголь и наркотики, «Битлз» и рок-оперу «Иисус Христос — суперзвезда», йогу и буддизм, собирательство икон и торговлю старыми книгами, «Мастера и Маргариту» и стихи Есенина, «хиппование» и реставрацию храмов... И приходили к православию. Святой Дух веял, где хотел.
Вспоминает правозащитник Татьяна Михайловна Горичева: «Я пришла к христианству через йогу. Ещё до моего обращения я слышала от друзей-йогов о великих “гуру”, так называли они старцев, среди них отца Иоанна (Крестьянкина). <...> Подруга много мне рассказывала о старце Иоанне. Она была актрисой и, так же как все мы, ищущая молодёжь 1970-х, неожиданно стала христианкой. Мы все тогда стремились в монастыри, и она поехала в Печоры. Там встретилась с отцом Иоанном. Он благословил её писать иконы, и она успешно стала выполнять это послушание. <...> Теперь она живёт в монастыре, приняла постриг с именем Иоанна».
Встречу с другим таким неофитом описала Татьяна Зотова. «Человек я ищущий, и меня всегда интересовал смысл жизни, — поделился с ней в поезде «Печоры—Москва» интеллигентный мужчина лет двадцати семи. — Я встретился с одним гуру, который поразил меня своей осведомлённостью обо мне: я спросил у гуру однажды какой-то вопрос, он ответил. При этом обнаружилось, что он обо мне что-то знает. Я подумал, что вот она — истина, и стал к нему ходить. Сейчас я был в отпуске в Москве, рассказал всё это моим друзьям, они посоветовали мне съездить к отцу Иоанну. Мне стало интересно, и я поехал. Отец Иоанн просто поразил меня: он не просто повторил мне в точности слова гуру, сказанные несколько лет назад при нашем знакомстве с ним, но сказал ещё то, что я при этом подумал. Чего же ещё искать?»
Моду на веру принято осуждать, и справедливо — ведь мода представляет собой что-то временное, поверхностное, сегодня она одна, а завтра другая, и с Церковью в принципе несовместима. Но есть и другая сторона дела, о которой прекрасно сказал главный редактор журнала «Фома» Владимир Легойда: «Даже в таком поверхностном толковании (увлечение внешней стороной веры) мода на Православие всё-таки лучше, чем мода, скажем, на любовные романы, мыльные оперы или, простите за нарочитое полемическое снижение, пиво. И не только потому, что в церковь ходить лучше, чем в ночной клуб... Кстати, а почему лучше? Ведь если человек ходит в храм из-за моды, значит, он ничего особенно в вере не понимает, не чувствует и т. д. Так, может быть, пусть лучше ходит в клуб? Честнее, по крайней мере. Но в том-то и дело, что мы никогда наверное на знаем, в какой момент и каким образом человек слышит призыв Бога и меняет свою жизнь. Именно потому, что Православие — это то, что серьёзно и глубоко, обращение к нему даже на уровне моды может человека, что называется, “зацепить” и изменить серьёзнее, чем это предполагал он сам или окружающие. Поэтому мы и не можем точно предсказать, чем закончится “увлечение” Православием. Просто потому, что здесь кончается сфера компетенции человека. Здесь действует Бог. И мы должны научиться Ему доверять. <...> Говоря с недовольством о моде на Православие, не упускаем ли мы из виду одну очень важную вещь — свободу Бога? Свободу от всех наших суждений, предположений и логических благочестивых выкладок. Христианская вера — это всегда личностные взаимоотношения двоих: Бога и человека. Предположения о том, как и на чём основываются эти взаимоотношения, мы строим, исходя из нашей, человеческой, земной логики. Однако недаром ещё в Ветхом Завете прозвучало отрезвляющее: Мои мысли — не ваши мысли, ни ваши пути — пути Мои, говорит Господь (Ис. 55: 8). Иными словами, не может человек ограничить свободу Бога. Недаром на вопрос о том, как тот или иной человек пришёл к вере, часто следует ответ: “Бог привёл. Господь позвал”. Бог может любого человека в любой ситуации привести к Себе — при единственном условии, что сам человек не противится этому долго и сознательно. Но ведь “модная” ситуация и не предполагает сопротивления, правда? Вот поэтому мне и хочется ещё раз сказать, что мы не можем, не имеем права, а главное — никогда не сумеем ограничить свободу действий Бога. Господь всегда Сам решит, кто настоящий, а кто нет. Кто за модой, кто за славой, а кто за Крестом к нему пришёл. И помощники Ему в этом деле не нужны. Нужно лишь наше доверие».
