— Так можно ее убить или нет? — снова спросил Фрэнк.
Все помолчали, размышляя над этим вопросом.
Потом Брайс сказал:
— Нет. Во всяком случае, я не вижу, как это можно было бы сделать.
— Тогда что же нам делать?
— Не знаю, — ответил Брайс. — Просто не знаю.
* * *
Фрэнк Отри позвонил Рут, своей жене, и проговорил с ней почти целых полчаса. По другому телефону Тал обзвонил за это время нескольких своих друзей. Потом почти на час заняла один из телефонов Сара Ямагути. Несколько звонков сделала Дженни, в том числе тетушке в Ньюпорт-Бич, с которой поговорила и Лиза. Брайс переговорил с несколькими своими подчиненными в Санта-Мире, с теми, с кем он проработал вместе долгие годы и с кем его многое связывало, потом он позвонил своим родителям в Глендейл и отцу Эллен в Спокэйн.
Все шестеро говорили со своими собеседниками бодро, весело, держались оптимистически. Все утверждали, что скоро покончат с этой тварью и смогут наконец выбраться из Сноуфилда.
Брайс, однако, понимал, что все они просто делают хорошую мину при плохой игре. Он понимал, что это не были обычные телефонные разговоры. Несмотря на оптимистический тон, каждый из этих звонков преследовал одну и ту же мрачную и скорбную цель: все шестеро, кто оставался пока в живых, прощались с дорогими для них людьми.
35
Кромешный ад
Сэл Корелло, пресс-агент, специально нанятый, чтобы встретить Тимоти Флайта в международном аэропорту Сан-Франциско, был низкорослым, но крепким и мускулистым человечком с пшенично-светлыми волосами и густо-синими глазами. У него было лицо отчетливо выраженного лидера, и, если бы рост его составлял не пять футов один дюйм, а футов шесть, возможно, он стал бы не менее заметен и известен, чем Роберт Редфорд. Но дефицит роста с лихвой компенсировался его умом, остроумием и обаянием в сочетании с агрессивностью. Сэл хорошо знал, как добиваться желаемого для себя и своих клиентов, и умел это делать.
Как правило, Корелло удавалось загонять журналистов в такие рамки приличия, что тех даже можно было по ошибке принять в этот момент за цивилизованных людей, но на сей раз заставить их вести себя более или менее сдержанно было невозможно. Слишком сенсационной и жгучей была приведшая их сюда новость. Корелло никогда в жизни не приходилось еще видеть ничего подобного: сотни репортеров и просто любопытных набросились на Флайта, едва только увидели, толкая его со всех сторон, дергая за рукава и за пиджак, тыча ему прямо в лицо микрофонами, ослепляя его софитами и вспышками и лихорадочно забрасывая вопросами: «Доктор Флайт...», «профессор Флайт...», «...Флайт!» Вокруг звучало одно непрерывное «Флайт, Флайт, Флайт-Флайтп-Флайт, ФлайтФлайтФлайтФлайт...» Из-за шума старающихся перекричать друг друга голосов вопросы сливались в один сплошной гвалт и разобрать их было невозможно. От рева толпы у Сэла Корелло даже заломило в ушах. Профессор же вначале был явно ошеломлен, потом, кажется, испугался. Корелло крепко взял старика под руку и повел его через бурлящую толпу, приняв на себя роль тарана — маленького, но действовавшего весьма эффективно. Когда они в конце концов добрались до небольшого возвышения, предварительно сооруженного Корелло и охранниками аэропорта в одном из углов зала прилета, профессор Флайт выглядел так, словно он вот-вот скончается от страха.
Корелло взял микрофон и несколькими фразами заставил толпу притихнуть. Он убедил журналистов дать вначале Флайту возможность сделать короткое заявление, пообещав, что потом тот ответит на несколько вопросов. После этого Корелло представил профессора и уступил ему микрофон.
Стоило только собравшимся хорошо, без помех рассмотреть Тимоти Флайта, как по толпе прошла волна скептицизма. Скрыть его было невозможно, Корелло легко читал на лицах присутствующих откровенное опасение: а не надувает ли их этот Флайт? Профессор и вправду казался внешне похожим на маньяка или одержимого. Его седые волосы торчали вверх, как будто он воткнул пальцы в электрическую розетку. Глаза были вытаращены — и от испуга, и потому что профессор боролся со сном и усталостью, — а лицо было какое-то посеревшее и помятое, как у человека, злоупотребляющего дешевым красным вином. Ему очень не мешало бы побриться. Измятый, жеваный костюм висел на нем бесформенным мешком. И вообще внешним своим видом профессор напоминал Корелло одного из тех ненормальных, что постоянно вещают на уличных углах о неизбежном и скором пришествии дня Страшного Суда.
В середине сегодняшнего дня Берт Сандлер, один из редакторов издательства «Винтергрин и Уайл», позвонил Корелло из Лондона и подготовил его к тому, что Флайт, возможно, произведет на журналистов отрицательное впечатление, но Сандлер мог бы и не предупреждать об этом. По мере того как Флайт прочищал горло, по меньшей мере полдюжины раз громко кашлянув прямо в микрофон, в толпе нарастало недовольное и нетерпеливое гудение. Но вот он наконец-то заговорил, и уже через минуту все оказались увлечены его рассказом. Он говорил об истории с поселением на Руанук-Айленд, об исчезнувших цивилизациях народов майя, о таинственных опустошениях, происходивших среди обитателей морей и океанов, о том, как в 1711 году исчезла целая армия. Толпа затихла и внимательно слушала. Корелло успокоился и расслабился.
Флайт рассказал об эскимосской деревушке Анджикуни, что находилась в пятистах милях к северо-западу от Черчилля — аванпоста канадской королевской конной полиции. В ноябре 1930 года, уже на склоне одного метельного дня, в Анджикуни забрел некто Джо Ла-Белль, франко-канадец, охотник и торговец, и обнаружил, что все жители деревушки куда-то исчезли. Все их имущество оставалось на месте, включая даже охотничьи ружья, которые ценились эскимосами очень высоко. Приготовленная еда была съедена только наполовину. Собачьи нарты стояли на месте (хотя самих собак не было) — значит, вся деревня никак не могла взять и почему-то переехать на повое место. Как потом описывал свои впечатления Ла-Белль, деревня показалась ему «мрачной и жуткой, словно кладбище безлунной ночью». Ла-Белль поспешил сообщить об увиденном королевской полиции в Черчилле, и та начала большое расследование, но никаких следов жителей Анджикуни так никогда обнаружить и не удалось.
Репортеры записывали или направляли на Флайта микрофоны своих диктофонов и магнитофонов, а профессор тем временем заговорил уже о своей гипотезе вековечного врага — гипотезе, вызвавшей в свой адрес столь ожесточенную и злобную критику. Среди слушателей раздались возгласы удивления, появились недоверчивые взгляды, скептические улыбки, но его не перебивали вопросами и никто не высказал прямо и открыто своего недоверия.
Едва только Флайт дочитал до конца заранее заготовленный текст выступления, как Сэл Корелло, нарушив свое же обещание дать потом журналистам возможность задать вопросы, схватил Флайта под руку и быстро вывел его в дверь позади возвышения.
При виде этого предательства журналисты взвыли от негодования и бросились к двери, пытаясь догнать Флайта.
Корелло и профессор вошли в служебный коридор, где их ждали несколько охранников. Один из них захлопнул и запер за вошедшими дверь, отрезав таким образом журналистов, которые с той стороны двери взвыли еще громче.
