— Этот Хэммонд, мать его, явно хочет меня допечь. Вечно он ко мне придирается.
— По поводу чего?
— Всего. И форма моя ему не нравится. И то, как я пишу донесения. Он мне тут заявил, что я должен изменить свое отношение к службе. Отношение мое ему, видишь ли, не нравится! Он меня хочет допечь, но ничего у него не выйдет. Еще пять лет оттрублю, и будет у меня тридцать лет выслуги и соответствующая пенсия, понимаешь? Не выйдет у этого сукина сына лишить меня моей пенсии. Он меня из полиции не выживет!
Почти два года тому назад избиратели Санта-Миры проголосовали за то, чтобы ликвидировать свою городскую полицию, передав ее обязанности в городе департаменту окружного шерифа. Так они выразили доверие Брайсу Хэммонду, отлично поставившему работу полиции округа. Но при этом было выдвинуто одно условие: никто из бывших городских полицейских не должен лишиться ни работы, ни выслуги лет перед пенсией. Это означало, что все они должны были перейти на работу в полицию округа. Вот почему Брайс Хэммонд не мог избавиться от Стюарта Уоргла.
Они подъехали к повороту на Сноуфилд.
Фрэнк взглянул в зеркало заднего вида и увидел, что третья машина отделилась от колонны. Как они и договаривались, машина встала поперек дороги на Сноуфилд, заблокировав подъезд к городку.
Машина шерифа Хэммонда продолжала двигаться по направлению к Сноуфилду, и Фрэнк последовал за ней.
— А зачем, черт возьми, мы везем воду? — спросил Уоргл.
Три пятигаллонных канистры воды стояли на полу машины вдоль заднего сиденья.
— Вода в Сноуфилде может быть заражена, — ответил Фрэнк.
— А для чего мы набили полный багажник еды?
— Возможно, продукты там тоже нельзя использовать.
— Не верю, что там все вымерли.
— Шериф не смог дозвониться в наш участок, Полу Хендерсону.
— Ну и что? Пол Хендерсон подонок.
— Докторша, которая оттуда звонила, сказала, что Пол Хендерсон мертв, как и все остальные...
— О Господи, да эта докторша чокнутая или наклюкалась. Да и какая она докторша? Чтобы женщина была врачом?! Она, наверное, только через постель всего этого и добилась.
— Что?
— Ни одна баба не способна честно выучиться на доктора!
— Уоргл, ты не перестаешь меня удивлять.
— А чем я тебе-то на хвост наступил? — спросил Уоргл.
— Ладно. Оставим это.
Уоргл рыгнул.
— Я все-таки не верю, что все они там померли.
Еще одним недостатком Стю Уоргла было полное отсутствие воображения.
— Дерьмо. Сплошное дерьмо. А у меня там уже все было на мази.
Фрэнк Отри, напротив, был наделен очень хорошим воображением. Возможно, даже слишком хорошим. И сейчас, когда они поднимались все выше в горы и уже проехали знак «ДО СНОУФИЛДА — 3 МИЛИ», его воображение работало, как хорошо смазанная машина. У него было очень неприятное ощущение — предчувствие? подозрение? — что они въезжают прямиком в Ад.
* * *
Сирена на пожарном депо взвыла снова.
Церковный колокол зазвонил все чаще и чаще.
Городок захлестнула оглушительная какофония.
— Дженни! — закричала Лиза.
— Смотри во все глаза! Следи, нет ли какого движения!
Но улицу заполняли, переплетаясь друг с другом, тысячи мрачных теней, и разглядеть среди них что-либо не было никакой возможности.
Непрерывно выла сирена, отчаянно трезвонил колокол, и в довершение всего в городке замигал свет. Уличные фонари, освещение в домах и в витринах магазинов — все это стало включаться и выключаться с такой скоростью, что от непрерывных вспышек закружилось и замельтешило в глазах. Скайлайн-роуд замелькала, как кадры в кино: дома словно бы подпрыгнули ближе к улице, потом отскочили обратно, снова скакнули вперед; тени заплясали, как сумасшедшие.
Дженни, держа револьвер прямо перед собой, повернулась и сделала полный оборот.
Но если что-то и подбиралось к ним под прикрытием этой световой свистопляски, то разглядеть она все равно ничего не смогла бы.
«А что, если, когда шериф приедет, — подумала Дженни, — он обнаружит посередине улицы лишь две отрезанные головы? Мою и Лизы».
Церковный колокол звонил непрерывно, как сумасшедший, и гул его становился все громче и громче.
Вой сирены становился все выше, от него сводило скулы, начинали болеть зубы и ныть жести. Казалось чудом, что до сих пор от него не разлетелось ни одно окно.
Лиза зажала уши руками.
Револьвер в руке у Дженни прыгал во все стороны. Держать его неподвижно у нее не было сил.
Все прекратилось так же внезапно, как началось. Смолкла сирена. Перестал гудеть колокол. Освещение зажглось и уже больше не гасло.
Дженни быстро пробежала взглядом по улице, ожидая, что сейчас должно произойти что-то еще, что-то гораздо худшее.
Но ничего не случилось.
В городке опять все было тихо и спокойно, как на кладбище.
Неизвестно откуда снова налетел ветерок, и деревья дружно и ритмично закачались, словно пританцовывая под музыку эфира, недоступную обычному человеческому слуху.
Лиза потрясла головой, словно стряхивая с себя какое-то наваждение, и сказала:
— Такое впечатление, будто... нас пытались напугать, понарошку... дразнили нас.
— Да, дразнили, — согласилась Дженни. — И у меня тоже было такое впечатление.
— Играли с нами.
— Как кошка с мышкой, — тихо добавила Дженни.
Они стояли посередине погруженной в тишину улицы и не двигались с места, боясь, что, если опять сядут на скамейку возле полицейского участка, это может снова вызвать колокольно-сиренную какофонию.
И тут они услышали низкий рокот. На какое-то мгновение желудок у Дженни судорожно сжался, и она снова подняла револьвер, хотя и не видела вокруг себя ничего такого, по чему требовалось бы стрелять. Потом она поняла, что это за звук: так шумит мотор круто поднимающейся в гору машины.
Она обернулась и стала смотреть вдоль улицы. Шум моторов становился все сильнее. И вот из-за поворота у самого въезда в городок появилась машина.
На крыше у нее сверкали красные мигалки. Значит, полиция. За первой полицейской машиной шла еще одна.
— Слава Богу! — воскликнула Лиза.
Дженни взяла сестру под руку, они отошли с мостовой на тротуар и встали перед полицейским участком.
Две бело-зеленые патрульные машины медленно проехали по пустынной улице и остановились под углом к тротуару прямо напротив деревянной скамьи. Их двигатели смолкли одновременно, и над всем Сноуфилдом снова повисла ночная тишина, так похожая на кладбищенское молчание.
