Крики Харкера прекратились.
Наступившая тишина была едва ли не хуже, чем прежние крики.
Брайс отвинтил второй, третий, потом четвертый винты.
Сержант Харкер не издавал больше ни звука.
Брайс сдвинул с места накладную пластину, продвинул ее до конца ручки, снял и отставил в сторону. Потом склонился над запирающим механизмом, рассматривая его и тыча в разные места отверткой. Но из замка вдруг посыпались наружу сломанные детали, кусочки искореженного металла, какая-то их часть провалилась внутрь самой двери. Замок был разбит вдребезги, и сделано это было с внутренней стороны камеры! Брайс нашел упор, при помощи которого можно было сдвинуть с места задвижку замка, сунул туда отвертку и нажал вправо. Пружина была то ли сломана, то ли перекручена, потому что она почти не поддалась. Но все же ему удалось достаточно сдвинуть задвижку, чтобы язычок замка вышел из гнезда в косяке. Брайс толкнул дверь от себя, что-то щелкнуло, и дверь стала медленно приоткрываться.
Все, включая и самого Брайса, отпрянули назад и в сторону.
Рядовой Паскалли направил в образовавшуюся щель автомат, Брайс и Копперфильд вытащили свои револьверы, хотя опыт сержанта Харкера неоспоримо доказывал, что оружие здесь бесполезно.
Дверь открылась полностью.
Брайс думал, что оттуда на них что-нибудь выскочит. Но ничего подобного не произошло.
Посмотрев через раскрытую дверь внутрь холодильной камеры, Брайс увидел, что другая дверь, ведущая прямо на улицу, была тоже открыта. Но когда Харкер пару минут назад вошел в камеру, та дверь совершенно определенно была заперта. Сейчас через нее было видно залитую солнцем аллею.
Копперфильд приказал Паскалли и Фодору осмотреть камеру. Они вместе быстро вошли внутрь, один повернул влево, другой вправо, и пропали из виду.
Через несколько секунд Паскалли возвратился:
— Никого нет, сэр.
Копперфильд зашел в камеру, Брайс последовал за ним.
Автомат Харкера валялся на полу.
Сержант Харкер свисал с потолка, рядом с мясной тушей. Он висел на огромном, странно изогнутом и остром двузубом крюке, вогнанном прямо ему в грудь.
Брайса начало подташнивать. Он отвернулся было от повешенного — но тут понял, что на самом-то деле это был не Харкер. На крюке, обмякнув, висели только его пустые скафандр и шлем. Прочная виниловая ткань была распорота. Плексигласовый щиток расколот и наполовину вырван из резинового крепления, в котором прежде он сидел очень прочно. Харкера просто вырвали из костюма, даже не разрезая его.
Но куда же подевался сам Харкер?
Исчез.
Еще один. Просто исчез.
Паскалли и Фодор были уже снаружи, на разгрузочной площадке, и озирались по сторонам, проверяя, нет ли чего на дороге.
— Как он кричал, — сказала Дженни, подходя сзади к Брайсу, — а ни на костюме, ни на полу нет пи капли крови.
Тал Уитмен подобрал несколько стреляных автоматных гильз, которыми был усеян весь пол. Медные гильзы тускло поблескивали у него на ладони.
— Столько гильз, а пуль не видно ни одной. Похоже, сержант попал в то, во что стрелял. Судя по гильзам, он выпустил не меньше сотни патронов. Может быть, даже две сотни. Генерал, сколько патронов в этих больших магазинах?
Копперфильд посмотрел на блестящие гильзы, но ничего не ответил.
С разгрузочной площадки в камеру вернулись Паскалли и Фодор, и Паскалли доложил:
— Снаружи никаких его следов нет, сэр. Осмотреть аллею подальше?
Не дожидаясь ответа Копперфильда, Брайс проговорил:
— Генерал, как это ни больно, но сержанта Харкера надо списать. Он мертв. И никакой надежды на то, что он может оказаться жив, нет. Так что не надейтесь. Здесь действует нечто такое, что признает только смерть. Смерть. Заложников тут не берут. И никаких террористов тут нет. Как нет и никакого нервно-паралитического газа. И никаких полумер тут не бывает. Мы играем по самой большой ставке. Я не знаю точно, что это такое и откуда оно тут появилось, но я твердо знаю, что это сама Смерть. Смерть в какой-то такой форме, которую мы пока даже вообразить себе не можем, и движимая целями, которые, возможно, мы вообще никогда не поймем. Тот мотылек, который убил Стю Уоргла, даже не был настоящим обличьем этой Смерти. Я это чувствую. Мотылек был скорее всего тем же самым, что и ожившее тело Уоргла, которое гонялось за Лизой в туалете: попыткой поморочить нам головы... ловким трюком.
— Фантомом, — сказал Тал, воспользовавшись словом, которое чуть раньше употребил сам Копперфильд, хотя генерал тогда вкладывал в него совсем другой смысл.
— Да, фантомом, — согласился Брайс. — Мы пока еще не видели настоящего врага. Это нечто такое, что просто любит убивать. Оно способно убивать молниеносно и тихо — так, как оно убило Джейка Джонсона. Но Харкера оно убивало медленно, заставив его мучиться и кричать. И сделало это потому, что хотело, чтобы мы послушали его вопли. Убийство Харкера выполняло ту же роль, о которой вы говорили в связи с газом Т-139, — деморализующую. И оно не просто утащило сержанта Харкера. Оно его сожрало, генерал. Именно сожрало. Так что не рискуйте больше людьми и не ищите понапрасну труп.
Копперфильд помолчал немного, потом проговорил:
— Но тот голос, который мы слышали, — это же был ваш человек, Джейк Джонсон?
— Нет, — ответил Брайс. — Я не думаю, чтобы это и вправду был Джейк. Голос был очень похож, но я начинаю подозревать, что это нечто обладает потрясающими способностями звукоподражателя.
— Звукоподражателя? — переспросил Копперфильд.
Дженни посмотрела на Брайса:
— Звуки, которые мы слышали по телефону.
— Верно. Кошки, собаки, птицы, гремучие змеи, плачущие дети... Целое представление. Такое впечатление, что оно как будто хвастается: «Вот, посмотрите, что я могу, какой я умный!» Так что и голос Джейка Джонсона — просто еще один номер из его репертуара.
— Что вы хотите сказать? — спросил Копперфильд. — Что это нечто сверхъестественное?
— Нет. Оно реальное.
— Тогда что? Назовите его как-нибудь, — нажимал Копперфильд.
— Я не могу, черт возьми, — ответил Брайс. — Возможно, это какая-нибудь природная мутация. Или что-то, что вырвалось откуда-нибудь из лаборатории генной инженерии. Вам об этом лучше знать, генерал. Возможно, где-нибудь в армии сидит целая дивизия генетиков, которая выводит биологических роботов-убийц, искусственных чудовищ, которые должны будут убивать, терроризировать. И, возможно, они лепят этих чудовищ, соединяя вместе молекулы ДНК, взятые из генов десятка разных животных. Что-то от тарантула, что-то от крокодила, что-то от кобры, от осы, может быть, даже от медведя-гризли, а потом ко всему этому просто смеха ради добавить гены человеческого интеллекта. Положить ту смесь в инкубатор, дать ей развиться, подкормить. И что получится? Как оно будет выглядеть? Может быть, сама мысль о такой возможности — просто бред, и, говоря об этом, я становлюсь похож на сумасшедшего, на этакого Франкенштейна с научно-техническим уклоном? Способ-па ли современная наука так перестраивать наследственность? Не знаю. Может быть, не стоит исключать и сверхъестественное. Я просто пытаюсь сказать, генерал, что это действительно может оказаться что угодно. Вот почему я не в состоянии никак его назвать. Дайте своему воображению полную свободу, генерал. Мы не можем исключать ничего, какие бы жуткие фантазии ни приходили нам в голову. Мы имеем дело с неизвестным, а понятие неизвестного включает в себя и все самые страшные наши кошмары.
