Рацелус принюхался к воздуху. Раздробленный камень, пролитое масло и жидкая кровь киборгов, асептический запах ихора тиранидов, совершенно непереносимый, и иссушенный простор всепланетной пустыни Баала.
— Для последнего боя сойдет, не хуже любого другого места, — мрачно пробормотал он.
— Нам сюда. — Мефистон, опираясь на Антроса, указывал на тропу, ведущую вверх от карьера, между грудами пустой породы и прочь от главного входа в шахту.
Голос Владыки Смерти прозвучал в вокс-наушниках Рацелуса сухим шепотом. Он не решался даже представить, сколько еще раз Мефистон сможет так растратить себя и остаться в живых. Каждое масштабное применение мощи в этом кризисе изматывало его все больше. После битвы в небесах силы еще не вернулись к нему, и он тяжело опирался на плечо Люция Антроса. Рацелуса беспокоило это зрелище. Он не мог до конца доверять юному библиарию. Антрос слишком жаждал силы. Было нечто неподобающее в том, как он хлопотал над старшим библиарием. Рацелус знавал таких людей в Кемрендере, давно, еще до своего вознесения. Честолюбивые всегда тянулись к сильным.
Мефистон стал далеким, странным, оторванным ото всех. Рацелус помнил Калистария — того, кем брат был прежде. Иногда он даже замечал проблески характера своею друга во Владыке Смерти, но не мог прямо, начистоту побеседовать с ним, как когда-то с Калистарием. Никто не мог. Конечно, произносить слова не запрещалось, но Мефистон так глубоко погрузился в свое непостижимое состояние, что все равно не услышал бы. Рацелус попросил поговорить с ним Альбина, Сангвинарного жреца и второго из двух друзей Мефистона, но разговор оборвался при первом же упоминании слишком быстрого роста силы Антроса.
Рацелус укорил себя за эти мысли. Не следовало так думать. Антрос оставался библиарием, одним из них. Мефистон считал его достойным, а значит не мог не согласиться. Может, старость просто делает человека чересчур придирчивым. Антрос ничем не отличался от любого другого псайкера. Они все странные — такова их природа. Рацелус забывал порой, что и сам он такой же, как братья.
— Мои проклятые глаза все время сияют, и я старый брюзжащий мизантроп, — выругал он сам себя.
Он направился вниз, присоединяясь к остальным.
Путь вел их по склону горы между отвалов переработанной породы. Небольшая дверь из толстой пластали преграждала путь. Мефистон снял с пояса ключ-сигнус и приказал машинному духу замка открыть проход.
— Исполняю, — вздохнула дверь голосом иссушенным и пустым, как сама пустыня.
Глухо звякнул металл. Мефистон вошел внутрь первым. Рацелус жестом указал остальным следовать за ним; сам же он не сводил взгляд с неба.
Они двинулись по широкому коридору, высеченному в костях Баала. Рацелус чувствовал: там, внизу, что-то есть. Он многое читал, и ему доводилось говорить с самыми разными псайкерами. Он припомнил идею «мирового духа», запутанный эльдарский концепт, которым эти ксеносы, судя по всему, обозначали как свою искусственную псевдоорганическую информационную сеть, так и природный анимус планеты. Все верования эльдаров оскорбляли человеческий разум, сочетая диаметрально противоположные качества и тем превращая их философию в бессмыслицу. Впрочем, иногда Рацелус допускал возможность истины в их словах. Они опасно и неправильно воспринимали варп, но тем не менее в некоторых местах и в самом деле ощущалось странное. Рацелус видел множество странных явлений, которые не могли объяснить наставления либрариума.
Итак, дух Баала, если и в самом деле Рацелус чувствовал именно его. Он был огромен и неподвижен — окаменевшая сущность, едва ли хранящая жизнь, но подавляющая огромным присутствием, точно высокая гора из иссушенного камня.
В смутном прошлом горнопроходческие машины Империума открыли в конце шахтных разработок странные, необычные тоннели. Проход резко обрывался. Концентрические следы механического бура отмечали место, где слуги Кровавых Ангелов добрались до лабиринта.
Машины, которые использовали Кровавые Ангелы, пробивали камень, не заботясь об окружающих горах; они проделывали просторные и прямые тоннели, уничтожая все прочее в процессе. Проходы же за ними поражали хирургической точностью — сложное переплетение галерей, похожее на изящно выполненную кровеносную систему, неизменно следующее за единственной жилой кровавого камня. Некоторые предполагали, что эти древние тоннели создали тогда же, когда и Карцери Арканум. Возможно, их сотворили вовсе не человеческие руки. Пропорции их, несомненно, выглядели странно — проходы были низкими и широкими.
Какие тайны они ни хранили бы, сами тоннели не имели значения. Важно место, куда они вели. Они уходили далеко в глубь Баала, резко обрываясь в одной примечательной пещере, которую даже Империум не осмелился ограбить. В это священное место — Руберику, Сердце Баала, и шли библиарии.
Знаком чести для космодесантника, символом его родства с Сангвинием служила капля из кровавого камня. Их вариантами награждали за выдающиеся деяния на поле боя и вне его, включая совершенное владение Пятью Доблестями и Пятью Добродетелями. Камни были не просто символами, они также обладали слабым психическим резонансом. Слишком маленькие поодиночке, чтобы оказывать эффект на носителя, в достаточно больших количествах кристаллы увеличивали психическую силу. Зуд варпа в глазах Рацелуса ощущался отчетливее, их свечение стало ярче. Его тело словно налилось мощью, а разум обострился. Ауры его спутников сияли теперь достаточно ярко, став видимыми в смертной реальности и отбрасывая блеск отраженной эмпирейской силы на стены пещеры. Постепенно давление тени в варпе исчезло, забрав с собой и головную боль Рацелуса. Он задышал легко — впервые за много дней.
Мефистон тоже впитывал силу этого места и потрясающе быстро пришел в себя. Еще в начале пути он стряхнул руку Аитроса, попытавшегося помочь, и вскоре шагал размеренно и целеустремленно. Тоннели оказывали и физический эффект: здесь царила неизменная приятная прохлада. В самых глубоких пещерах даже появлялся намек на оживляющую влажность.
К тому времени, как они достигли широкого входа Руберики, весь отряд светился порожденной варпом мощью. Рацелус чувствовал себя непобедимым. Он напомнил себе, что это не так — нет того, кто не может проиграть. Ложное чувство мощи могло разрушить результаты усилий следующих нескольких часов и, возможно, погубить их всех.
Рацелус приказал стражам-ветеранам оставаться снаружи, и отряд прошел в пещеру.
Вход в нее был лишь частично обработан. Кто бы ни построил древние тоннели, они остановили свои раскопки здесь, когда вся слава Руберики предстала перед ними, — так же, как космодесантники прекратили работы, обнаружив лабиринт. Неизмеримо древние следы резцов по-прежнему виднелись на стене. Рацелус провел по ним пальцами, пока отметины не оборвались, и космодесантники очутились внутри естественной пещеры, не тронутой инструментами. По происхождению такие пустоты были вулканическими, — на Баале не хватало воды, чтобы образовать их путем гидрологических процессов, — но как именно сформировалась эта полость, оставалось тайной.
Тоннель выходил в обширное темное пространство. Мефистон ступил в Руберику первым. Стоило ему войти в зал, и темнота ненадолго задержалась там. Линии психической силы заструились от его головы. Там, где они касались стен, свет вспыхивал в гигантских кристаллах, покрывающих всю поверхность. Высокие шестиугольные колонны из чистого кровавого камня указывали на центр зала, словно вся пещера являлась огромной жеодой.
