Ссшш, ссшш, ссшш, ссшш…
Она снова очутилась в комнате с каменными стенами, но на этот раз все было не так, как раньше. Слепота прошла. На голубом блюдце стояла толстая желтая свеча, и ее колеблющееся пламя выхватывало из темноты мощные известняковые стены, узкие, точно бойницы древней крепости, окна, ось, уходящую вниз сквозь отверстие в деревянном полу, и тяжелую, окованную железом дверь. Каким-то образом Холли узнала, что находится на чердаке старой мельницы и что странный свист исходит от огромных деревянных крыльев, режущих свирепый ночной ветер. Она также хорошо представляла, что, если открыть дверь, за ней окажутся крутые каменные ступеньки, ведущие в главное помещение мельницы. Неожиданно все изменилось, и Холли увидела, что уже не стоит на полу, а сидит. Причем не на обычном стуле, а в кресле самолета. Она повернула голову влево и встретилась глазами с Джимом, который так же, как и она, сидел пристегнутый ремнями к креслу.
— Эта старая мельница не дотянет до Чикаго, — услышала она его серьезный голос.
Ей вовсе не казалось странным, что они летят на этой каменной конструкции и огромные деревянные лопасти, точно пропеллеры или реактивные двигатели, держат их в воздухе.
— Но ведь мы не погибнем, правда? — спросила она.
Неожиданно Джим исчез, и его место занял десятилетний мальчик. Сперва Холли поразила произошедшая перемена, но потом, взглянув на густые каштановые волосы и ярко-синие глаза мальчика, она поняла, что перед ней Джим, каким он был в детстве. Сны лишены жестких правил, и в превращении нет ничего удивительного, скорее даже в этом есть своя логика.
— Мы спасемся, если не появится он, — сказал ей мальчик.
— О ком ты говоришь? — спросила она.
— Он — это Враг, — ответил мальчик. Казалось, мельница услышала его слова. Каменные стены зашевелились, задвигались и стали пульсировать, как живая плоть. Точно так же прошлой ночью ожила зловещая стена в комнате мотеля в Лагуна-Хиллз. Холли почудилось, что известняк приобретает черты отвратительного монстра.
— Сейчас мы умрем, — прошептал мальчик. — Сейчас мы все умрем, — повторил он, словно приветствуя чудовище, которое пыталось выбраться из стены.
Ссшш…
Холли вскрикнула и очнулась. Так просыпалась она уже третью ночь подряд. Но на этот раз кошмар не последовал за ней в реальный мир, и она не испытывала прежнего ужаса. Страх остался, но не слишком сильный. В прошлую ночь она была на грани истерики, а сейчас только испытывала неприятное беспокойство.
И, что еще важнее, она проснулась с чувством вновь обретенной свободы. Сна как не бывало. Холли села, прислонившись к спинке кровати, и скрестила руки на обнаженной груди. Она дрожала, но не от страха или холода, а от возбуждения.
Несколько часов назад, проваливаясь в сон, она произнесла непонятные слова: «Полезай скорей в мой кокон, бабочкой взлетишь высоко». Теперь Холли знала, что они означали, и понимала, какие перемены произошли в ее душе с тех пор, как ей открылась тайна Айренхарта. Смутная догадка о том, что жизнь бесповоротно меняется, впервые забрезжила у нее еще в зале аэропорта.
Она никогда не вернется в «Портленд пресс».
Она никогда не будет работать в газете.
С журналистикой покончено раз и навсегда.
Именно поэтому она так и набросилась на репортера Энлека из «Си-эн-эн». Злилась на него и в то же время испытывала бессознательное чувство вины: он охотился за сенсационным материалом, а она сидела сложа руки, потому что хотела забыть о пережитых ужасах. Будь на ее месте настоящий репортер, он бы давно взял интервью у пассажиров и бросился писать статью для «Портленд пресс». Но у нее даже на миг не возникло подобного желания. Вместо этого она взяла кусок материи, сотканной из отвращения к себе, и скроила из него костюм ярости с необъятными плечами и широченными лацканами. Потом напялила это одеяние и устроила сцену перед камерой «Си-эн-эн». И весь этот цирк — ради безнадежной попытки доказать, что журналистика для нее еще что-то значит и что она не собирается отказываться от карьеры и идеалов, которым собиралась служить всю свою жизнь.
Холли встала с кровати и взволнованно зашагала по комнате.
С журналистикой покончено. Навсегда.
Она свободна. Холли вспомнила детство, которое прошло в скромной рабочей семье, и свое постоянное стремление добиться успеха, стать одной из великих мира сего. Способный ребенок вырос и превратился в талантливую женщину, которая, столкнувшись с непостижимым отсутствием логики жизни, попыталась восстановить утраченный порядок при помощи журналистики. Ирония судьбы заключается в том, что в погоне за успехом и постижением мировых законов, работая все эти годы по семьдесят-восемьдесят часов в неделю, она совершенно оторвалась от самой жизни И, не имея ни любимого человека, ни детей, ни настоящих друзей, была столь же далека от ответов на мучившие ее вопросы, что и в самом начале пути. И вдруг с нее свалился груз нерешенных проблем, пропало всякое желание принадлежать к какому-то элитному клубу или исследовать человеческие отношения.
Прежде Холли казалось, что она ненавидит журналистику. Это не так. Она ненавидела свои неудачи в журналистике, а неудачи возникали из-за того, что она ошиблась, выбирая призвание.
Для того чтобы разобраться в себе и освободиться от оков привычки, ей потребовалось повстречать человека, способного творить чудеса, и пережить страшную авиакатастрофу.
— Какая ты гибкая женщина, Торн, — произнесла она вслух, насмехаясь над собой. — А уж какая проницательная!
Ничего смешного. И без встречи с Джимом, и без катастрофы она все равно бы пришла к этому открытию.
Холли рассмеялась. Потом накинула одеяло на голое тело и, завернувшись в него, забралась с ногами в кресло. Ее снова разобрал смех. Так легко она не смеялась с тех пор, как была легкомысленным подростком.
Впрочем, нет. Вот откуда пошли все беды: она никогда не была легкомысленной. Невозможно и представить более серьезного подростка, чем Холли. Она следила за всеми международными событиями и с тревогой думала о третьей мировой войне, потому что боялась погибнуть в ядерной катастрофе до окончания школы. Ее заботил рост населения Земли, потому что она слышала, что к 1990 году полтора миллиона людей погибнут от голода и даже Соединенные Штаты окажутся на грани вымирания. Она переживала из-за того, что загрязнение окружающей среды ведет к остыванию и обледенению планеты, которое похоронит цивилизацию еще при ее жизни. Об этой опасности предупреждали все газеты — до того как в конце семидесятых стал известен парниковый эффект и экологи заговорили об угрозе потепления. В юности, да и потом, она слишком часто нагружала себя заботами, вместо того чтобы просто радоваться жизни. Поэтому радость ушла, вместе с ней пропало будущее. Она никогда не думала о том, что ее ждет впереди, и забывала обо всем, кроме мимолетных сенсаций, одна из которых действительно стоила внимания, а другие на поверку оказывались дутыми. Сейчас она хохотала, как ребенок. До тех пор пока дети не достигают половой зрелости и поток гормонов не выносит их в русло нового существования, они знают, что жизнь темна, загадочна и полна ужасов, но также уверены, что все в ней просто, весело и похоже на увлекательную дорогу, ведущую к далекой чудесной цели.
