В конце первого семестра он подошел ко мне и спросил: «Не будете ли вы так любезны сказать мне, я полный идиот или нет?» Я ответил: «Мой дорогой друг, я не знаю, почему вы спрашиваете меня?» Он сказал: «Потому что если я полный идиот, мне стоит стать аэронавтом; но если нет, я стану философом». Я предложил ему написать мне что-нибудь по философии во время каникул, и тогда я скажу ему, полный ли он идиот или нет. В начале следующего семестра он принес мне выполненное задание. Прочитав одно предложение, я сказал: «Нет, вы не должны становиться аэронавтом». И он не стал
[74].
В Вене Карла горько разочаровала новость о том, что его последний и самый младший сын, как и все остальные, упустил возможность стать великим инженером. Впрочем, в Кембридже ликовали. Рассел был чрезвычайно доволен. Все еще не прояснив для себя философского послания Людвига, он откровенно восхищался молодым студентом и написал любовнице с лошадиным лицом следующее:
Он наделен в высшей степени чистейшей интеллектуальной страстью; это заставляет меня любить его… Он — тот молодой человек, на которого можно надеяться. Но, как бывает с такими людьми, он неуравновешен и может взорваться… в спор с ним я вкладываю все силы — и едва могу с ним сравняться. Любого другого ученика я бы в лепешку раздавил, если бы вел себя так. Когда он ушел, то необычайно взволновал меня. Я люблю его и чувствую, что он решит проблемы, для которых я слишком стар
[75].
Увлечение Рассела Людвигом вскоре привлекло в Кембридже внимание, в том числе экономиста Джона Мейнарда Кейнса, историка Литтона Стрейчи и членов так называемого Кембриджского дискуссионного общества, секретного конклава интеллектуалов, левых, по большей части гомосексуальных мужчин. Они хотели, чтобы Людвиг стал членом общества — «апостолом». Рассел (друзья называли его Берти) ревниво охранял Людвига, и хотя он сам был «апостолом», его тревожила перспектива разделить свою находку с другими. В ноябре 1912 года Стрейчи написал еще одному члену общества, Сидни Тернеру:
Бедняга [Рассел] совсем плох. Он выглядит на 96 — седой изможденный старик. Выборы Витгенштейна стали для него большим ударом. Он трепетно надеялся удержать его при себе, и все шло прекрасно, пока Кейнс не настоял на встрече; он сразу распознал гения, которого необходимо избрать. <…> Решение неожиданно объявили Берти — тот чуть в обморок не упал! Конечно, он не может привести причин против избрания — кроме той замечательной, что общество настолько деградировало, что его австриец точно откажется в него вступить. <…> Берти действительно трагическая фигура, мне его очень жаль, но он заблуждался больше всех
[76].
Всю жизнь Людвига мучили ненависть к себе, одиночество и порывы покончить с собой. В 1912 году он снова задумался о самоубийстве, хоть и признавал, что его работа — стоящая. Он был рад бросить аэронавтику, получить голос в мире кембриджской философии и оказаться в почете у маленькой, но влиятельной клики философов. В лице Дэвида Пинсента, умного и покладистого студента-математика из Тринити-Колледжа, Людвиг нашел первого настоящего друга. По его собственным суровым меркам, 1912 год был, вероятно, одним из самых счастливых в его жизни.
15
Новобрачные
В те восемь лет, что прошли между бракосочетанием с Джеромом Стонборо в 1905 году и смертельной болезнью отца в 1913-м, Гретль тоже не была счастлива. С момента смерти Рудольфа она была неразрывно связана с Герминой, ставшей ее наставницей и подругой, от которой она получала моральную поддержку и материнскую любовь. «Не думаю, что мой брак [с Джеромом] изменит наши с тобой отношения, — писала она вечером после свадьбы, — ведь я совсем не изменилась… В любое время дня я с тобой на Аллеегассе»
[77]. Она уехала из Вены в тревоге. Первой остановкой в долгом свадебном путешествии было летнее убежище Витгенштейнов — живописное имение под названием Хохрайт. Оно располагалось на высокой гряде там, где встречаются долины Трайзен и Шварца в средних горах Нижней Австрии. «Прощание было страшно тяжелым, — писала она Гермине, — гораздо хуже, чем я предполагала; с тех пор у меня на сердце тяжесть. В пути я тайком плакала… Первый вечер был таким отвратительным»
[78]. Из Хохрайта они с Джеромом поехали в Венецию, оттуда — в Каир и вверх по Нилу на корабле — в Асуан и Луксор. Джерома поразили сфинксы и великий Карнакский храм, Гретль осталась безучастна: «Египетские руины совсем меня не впечатляют, а Нил довольно скучный». По крайней мере, она, казалось, была довольна новым мужем. «Он совсем изменился. Представляешь, он меня больше не ревнует и улыбается с утра до вечера»
[79].
Сразу после возвращения в Европу в конце весны 1905 года Гретль с Джеромом переехали в Берлин, где он задумал начать изучать химию. В качестве свадебного подарка Карл оплатил работу неоднозначных дизайнеров интерьеров Йозефа Хоффмана и Коломана Мозера в арендованной квартире возле Тиргартена. Результат — смесь ультрамодерна и детсадовского китча — ей очень понравился, и как только ремонт в квартире был завершен, она решила тоже поступить в научно-исследовательский институт. В Вене немногие женщины разделяли ее увлечение естественными науками, но, к ее удивлению и разочарованию, в Берлине в классе эмбриологии и гистологии было десять студенток, — и она их люто возненавидела. «Шестеро из них — русские еврейки, — жаловалась она. — Грязные, неухоженные и одеты главным образом в прозрачное. Есть и другие, белобрысые немки, — те все время улыбаются. Ни у кого из них не было естественных отношений с мужчинами. Жалкие, безобразные, ничтожные душонки!»
[80]
В 1906 году Гретль родила сына, которого окрестили Томасом (уменьшительно — Томми), а через год Стонборо уехали из Берлина ради продолжительного и роскошного визита к родственникам Гуггенхаймам в Нью-Йорке. Когда они вернулись в Европу, то переехали в новый дом в Швейцарии. Характерная черта невроза Джерома — никогда не оставаться в одном месте надолго. Они с семьей постоянно находились в движении, всегда под тем предлогом, что надо изучить еще одну науку еще у одного профессора в еще одном университете. При всех этих блужданиях по университетам он, кажется, так и не получил никакого диплома. В Швейцарии он поступил в Федеральный технический колледж в Цюрихе, чтобы учиться у профессора Рихарда Вильштеттера, лауреата Нобелевской премии по химии 1915 года за исследование хлорофилла. Гретль пыталась поступить на курс физики и математики в Цюрихский университет, но ей сказали, что сначала надо сдать Abitur (выпускной школьный экзамен). Она сдала, но как только ее зачислили, Джером объявил, что снова намерен переехать, на этот раз в Париж.
