Лишь спустя три недели после пленения Пауля ему впервые разрешили написать домой. Все письма заключенных подвергались цензуре русских, но их писали ободряющим тоном вовсе не из-за этого. Кроме очевидной причины — нежелания огорчать семьи подробностями своего отчаянного положения, многие заключенные чувствовали стыд, даже вину, за то что предали или опозорили семью и товарищей по оружию, оставив линию фронта. Медсестра шведского Красного Креста, Эльза Брендстрём, которую называли «ангелом Сибири» — как никто другой она делала все, чтобы облегчить страдания австро-венгерских военнопленных, — рассказала в своих мемуарах печальную историю об одном австрийском кадете: «В углу лежал молодой парень. Ни одна бессловесная тварь на ферме его отца не погибала в такой грязи. „Передайте матушке, что я ее люблю, но никогда не говорите ей, в какой нищете я умер“, — были его последние слова»
[117].
Из-за того, что заключенные неохотно рассказывали правду об ужасающих условиях плена, с почтой возникали еще большие проблемы, потому что все исходящие письма проверяли не только русские, но и Kriegsüberwachungsamt, или KÜA, венский департамент военной цензуры. С таким количеством жизнерадостных посланий, прибывающих из России (в одном только декабре 75 000 писем), в канун Рождества 1914 года был издан приказ:
В последнее время мы получаем письма от наших военнопленных во вражеских странах. Авторы некоторых из этих писем выставляют жизнь в плену в благоприятном свете. Распространение таких новостей среди войск и пополнения нежелательно. Надо проинструктировать военных цензоров, что такие письма военнопленных, которые могут своим содержанием оказать вредоносное влияние, нужно конфисковывать, и их нельзя доставлять адресатам
[118].
С середины августа до первой недели октября состояние фрау Витгенштейн вызывало тревогу. Она пережила острый приступ флебита, и доктор приказал ей держать ноги исключительно в горизонтальном положении. Из-за этого она не могла играть на фортепиано — лучший известный ей способ успокоить нервы. От Пауля не было весточки шесть недель, а в последнем письме он жаловался, что не получил ни одного ее письма. 4 октября она наконец получила почти неразборчивые каракули: он жив! Письмо Пауля матери утеряно, но письмо фрау Витгенштейн, в котором она сообщает о новостях Людвигу, сохранилось:
Дорогой, милый Людвиг,
я написала тебе много писем и карточек в благодарность за твои письма и телеграмму. Надеюсь, они наконец до тебя дошли. В них самые нежные пожелания и поцелуи от меня и теплые приветствия от твоих сестер. У нас и в Гмундене все здоровы. Ужасное несчастье постигло нашего бедного Пауля: он потерял правую руку в одном из боев в конце августа [sic]. Он сам написал мне левой рукой 14 сентября из офицерского госпиталя в Минске, новости от него пришли три дня назад. Он пишет, что за ним ухаживают очень хорошо. Можешь себе представить, что я чувствую, ведь я даже не могу к нему поехать. Храни тебя Господь, мое любимое дитя. Как было бы хорошо, если бы ты мог чувствовать, когда я думаю о тебе. За все твои дорогие письма мама нежно обнимает тебя
[119].
Карточка Леопольдины дошла до Людвига на речное судно только 28 октября, к тому времени она уже написала еще одну: «Я больше не получала от Пауля вестей с 4 числа, когда после полутора месяцев ожидания мне пришло письмо из Минска с сообщением о серьезном ранении. Думаю, ты уже получил карточку, где я пишу тебе, что бедный мальчик потерял правую руку»
[120]. Людвиг тут же, 28 октября, сделал запись в дневнике:
Сегодня получил большую почту, среди прочего печальное известие, что Пауль тяжело ранен и находится в плену у русских — слава Богу, в хороших условиях. Бедная, бедная мама!!!.. Наконец, письмо из Норвегии, с просьбой о 1000 крон. Но могу ли я послать их ему? Сейчас, когда Норвегия присоединилась к нашим врагам!!! Это, впрочем, тоже ужасно печальный факт. Снова думаю о бедном Пауле, который так внезапно лишился своей профессии! Как ужасно. Какая философия поможет это преодолеть! Если это вообще возможно иначе, нежели при помощи самоубийства!.. Да свершится воля твоя.
На следующий день Людвиг записал: «До обеда головные боли и усталость. Много думал о Пауле»
[121], — в то время как в Вене мать и сестры метались в панике, представляя, что Пауль может теперь попытаться покончить с собой.
24
Курт Витгенштейн в Америке
При всей заботе о благополучии сыновей фрау Витгенштейн не в меньшей степени беспокоила честь семьи. Она гордилась Людвигом за то, что он пошел добровольцем в армию, Герминой и четой Стонборо за то, что они пошли волонтерами в больницу. Ее гордость подпитывала новость о героизме Пауля: она надеялась, что его наградят. В этом ее убедил его бывший командир, полковник фон Реттих:
11 ноября 1914 года
Дорогая фрау Витгенштейн,
ваш адрес дал мне Эрвин Шаафготше. Как бывший полковник 6-го Драгунского полка я хотел бы выразить вам мое искреннее сочувствие в связи с тяжелым ранением вашего сына. Вы можете гордиться им, поскольку сведения, которые он добыл, приняв командование над военным патрулем, помогли сорвать планы русских атаковать нас в Замосце. Я искренне надеюсь, что за свои выдающиеся заслуги он будет официально награжден. Впрочем, в настоящее время это невозможно, так как ваш сын попал из-за ранения в плен, и нужно доказать, что это произошло не по его вине. А как только этот факт будет подтвержден, по его возвращении больше ничто не воспрепятствует. Я узнал, что рана его успешно заживает.
С глубочайшим уважением, искренне ваш, Альфред фон Реттих
[122] Только Курт был занозой. «Бедный Курт остался не при делах», — поговаривала мать, он не мог внести достойный вклад в войну. То, что в Америке он был в безопасности, не утешало ни ее, ни дочерей в Вене. В письмах домой Курт уверял, что делает все, что в его силах, чтобы вернуться в Австрию и пойти на службу. Ни возраст, ни неудовлетворительный послужной список не помешали бы ему это сделать. Американцы по отношению к конфликту в Европе официально сохраняли нейтралитет, поэтому жителям Соединенных Штатов (неважно, насколько давним) было запрещено принимать чью-либо сторону в европейской войне. Так что Курту, офицеру запаса австро-венгерского 6-го Драгунского полка, запретили покидать Америку, поскольку он твердо намеревался вступить в ряды австрийской армии.
