Пауль работал над этим этюдом в его изначальной форме — для обеих рук — с Лешетицким и минимум дважды исполнял его на публике: в Граце в феврале 1914 года и в Венском Musikverein в марте, поэтому он знал ноты наизусть. Задача заключалась в том, чтобы соединить страстную, беспокойную тему правой руки с быстрой фигурацией левой таким образом, чтобы исполнять и мотив, и аккомпанемент всего пятью пальцами одной руки. Многие пианисты отказались бы от этой затеи как от невозможной, но Пауль, зная, что Годовский десять лет назад добился успеха, твердо решил разобраться, как ему это удалось.
День за днем и час за часом он обращался к этой трудной и неразрешимой задаче, стуча замерзающими пальцами по деревянному ящику, внимательно вслушиваясь в воображаемые звуки музыки в своей голове. В углу палаты, переполненной инвалидами с гниющими ранами, этот трагикомический спектакль пробуждал симпатию и любопытство товарищей-заключенных и персонала госпиталя.
27
Искра надежды
Беспрерывный стук пальцев Пауля привлек внимание 32-летнего датского дипломата Отто Вадстеда во время одного из его будничных визитов в госпиталь. Датчане, заняв в войне нейтральную позицию, содержали в Омске консульство, следили за условиями содержания заключенных и посылали отчеты в датский Красный Крест. Консул Вадстед полностью посвятил себя службе, стараясь посещать все лагеря так часто, как позволят сибирские власти, оказывая помощь и предлагая дружбу многим австро-венгерским и немецким заключенным. Высокообразованный человек, он бегло говорил по-французски и по-немецки, был весьма начитан, увлекался живописью и игрой на скрипке. Тронутый бедственным положением Пауля и встревоженный его физическим и душевным состоянием, он ходатайствовал перед начальником штаба Омского военного округа, генералом Морицем, о том, чтобы после госпиталя перевести Пауля в место интернирования, где будет фортепиано. В первые годы войны Омск оказался не готов принять неожиданно огромный поток заключенных с запада, и пока за городом строили концлагеря, их размещали где попало. В январе 1915 года они содержались в цирке, винном погребе, борделе и на заброшенной бойне, а также в гостиницах и частных домах.
В Вене фрау Витгенштейн удалось наладить с Паулем связь через своего племянника Отто Франца, дипломата, работавшего в австрийском посольстве в Копенгагене. Франц напрямую контактировал с Министерством иностранных дел Дании, регулярно получавшим бюллетени из консульства Вадстеда в Омске. Благодаря этому Франц телеграфировал тете в Вену 20 февраля 1915 года: «Во второй половине января Пауля перевели в маленькую гостиницу в Омске. Свобода передвижения по городу. Должен отмечаться три раза в неделю»
[135]. Пауль уже написал матери то же самое, но его письмо от 2 февраля пришло в Вену только 28 марта:
Дорогая горячо любимая и драгоценная матушка, меня уже выписали из госпиталя в добром здравии и, благодаря ходатайству датского консула, мне дали разрешение остаться здесь и жить в городе, чему я очень рад. Итак, лучше всего отправлять заказным письмом через Копенгаген по следующему адресу: Лейтенант П. В., prisonnier de guerre, номера Степановской, Омск… У меня все хорошо, я даже играю на фортепиано. Ужасно рад каждой весточке из дома и искренне благодарю всех, кто мне пишет. Всем мой привет! Твой сын нежно обнимает тебя, дорогая мамочка.
В той же гостинице жили двадцать офицеров, по четверо в комнате. Все, кроме двоих, были из Австро-Венгрии. Заключенным разрешалось ходить в город. Сначала, если они давали слово, что вернутся, они могли гулять, сколько вздумается, но строгий кодекс чести заставлял их пытаться бежать при первом же удобном случае. Было совершено столько попыток побега, что в конце концов выведенные из себя сибирские власти ограничили заключенных двумя выходами в город в неделю, группами по шесть человек, под строгим наблюдением вооруженной охраны.
Каждый день в течение трех месяцев Пауль занимался за обшарпанным расстроенным пианино. Одни утверждают, что пианино притащил в гостиницу сердобольный конвойный, другие — что оно, никому не нужное, пылилось в чулане. Пауль намеревался переложить для левой руки столько пьес, сколько сможет вспомнить, создавая готовые для исполнения версии. В конце февраля он написал матери, что чувствует себя «превосходно» и что если бы ему позволили остаться в гостинице, у него были бы все основания чувствовать себя счастливым. Фрау Витгенштейн написала младшему сыну: «Кажется, Пауль усердно работает. Какое счастье для него!»
[137] Гермина не была так уверена, она боялась, что если Пауль не справится, то это его уничтожит. «Ты был совершенно прав, предположив, что он уже составил мнение о своей беде, — писала она Людвигу, — и хотя я все еще боюсь, что по-прежнему единственная его цель — стать виртуозом, тем не менее я счастлива, что ему не нужно искать абсолютно новое поле деятельности»
[138].
В начале апреля 1915 года Пауль был уже настолько уверен в своей игре, что послал матери через консула Вадстеда, датское министерство иностранных дел и Отто Франца письмо, в котором просил ее поинтересоваться у Йозефа Лабора, не напишет ли он фортепианный концерт для левой руки. Людвиг, приехав по службе с фронта в Вену, провел у Лабора в его квартире на Кирхенгассе два дня, 4 и 5 января, и идея о фортепианном концерте для левой руки (нечто невиданное для того времени) вполне могла прозвучать в беседе композитора и философа, по крайней мере, когда фрау Витгенштейн передала просьбу Пауля Лабору, он ей ответил, что уже какое-то время работает над концертом.
Из-за слепоты Лабор не мог записывать собственную музыку; он сочинял за фортепиано на ощупь, хорошо ориентируясь в клавиатуре и запоминая каждую партию, а потом играя ее заново помощнице, которая записывала на слух. В юности этим занималась мать композитора, потом — сестра Жозефина, а с 1900 года это всегда делала его обожаемая ученица по имени Розина Менцель. В середине мая фрау Витгенштейн сообщала, что «дорогой Лабор полностью погрузился в сочинение музыки для Пауля — трогательно видеть, как радостно и с какой любовью он окунулся в работу»
[139]. Он намеревался создать Konzertstück, короткое произведение наподобие концерта в тональности ре мажор, состоявшее из вступления, пяти вариаций оригинальной темы, интермеццо и каденции в импровизационном стиле. Он хотел послать готовый концерт Паулю в Сибирь, но обстоятельства изменились, и партитура, завершенная в июне 1915 года, осталась в Вене до его возвращения.
К концу марта письмо консула Вадстеда в Королевское датское посольство в Петрограде перехватили русские. В нем содержались жалобы на обращение с австро-венгерскими заключенными в Омске — жалобы, с которыми Вадстед уже обращался к Алексею Плавскому, коменданту тюремных лагерей в Омске. Генерал Плавский, желчный старик, из боязни, что новости о грубом и незаконном отношении к заключенным привлекут внимание властей, организовал против Вадстеда заговор, обвинив его в том, что он немецкий шпион. В деле участвовали фальшивые свидетели. Молодого австрийского офицера, заключенного в той же гостинице, что и Пауль, приговорили к смерти как сообщника. На датское посольство в Санкт-Петербурге оказывали давление, призывая закрыть консульство в Омске и отозвать консула Вадстеда. По чистой случайности инцидент привлек внимание принцессы Кунигунды фон Крой-Дюльмен, неугомонной немецкой аристократки, которая пошла добровольцем в Красный Крест инспектировать лагеря для военнопленных. Выйдя за рамки своих обязанностей, принцесса наняла на собственные деньги известного русского адвоката, которому удалось раскрыть заговор Плавского и заменить австрийскому офицеру смертный приговор на двухмесячное заключение.
