Пауль пригласил Маргу составить ему компанию в туре по Голландии в апреле 1929 года. Она спросила, можно ли взять с собой друга, Майкла Линдсея, сына ректора Баллиол-колледжа (позже лорда Линдсея Биркерского), на что Пауль согласился. В целом они хорошо проводили время, пока Марга не позвала слугу Пауля в кино, заметив, что он выглядит уставшим и одиноким.
Пауль был возмущен. Посмотрев на меня с неподдельным гневом, он сказал: достаточно и того, что я взяла Майкла, но то, что я хочу подружиться с его слугой, совсем ни в какие ворота не лезет. Он закричал: «Полагаю, ты способна выбрать — я или Франц». Я поспешно перебила его: «Если уж на то пошло, то я выбираю тебя»
[321].
Несложно понять, почему многие не любили Пауля и Людвига из-за их прямоты, но оба притягивали внимание, и у каждого была клака преданных поклонников. Советуя другу навестить Пауля и Людвига во время поездки в Вену, известный композитор и критик Дональд Фрэнсис Тови писал:
Думаю, они оба по-настоящему великие люди; столь же полные жизни, как Диккенс (полное собрание сочинений которого Пауль Витгенштейн, кажется, может цитировать наизусть). Людвига я встречал лишь однажды. Надеюсь, я не ошибаюсь, считая Пауля близким другом; я говорю осторожно только потому, что людям моего возраста не следует злоупотреблять доверием молодого поколения
[322].
Те, кто дружил с Паулем и замечал не только неврозы и вспыльчивость, считали его преданным, щедрым и добросердечным. Он имел обыкновение посылать друзьям по почте подарки-сюрпризы: музыкальные инструменты, ценные рукописи, посылки с едой и деньги. Он никогда не брал с учеников плату за уроки, которым посвящал себя целиком, а однажды подарил ученику несколько тысяч долларов, чтобы тот мог поехать на фестиваль в Сполето в Италии.
В 1944 году в школьном эссе Леонард Кастл, его лучший ученик того времени, написал: «Он все еще заставляет меня дрожать, когда я совершаю малейшую ошибку. Но за этим нравом прячется добрейшее сердце»
[323], а четырьмя годами ранее еще одна ученица, Филиппа Шуйлер, записала в дневнике: «Он закричал, и я расплакалась. Тогда он сказал: „Дорогая, не бери в голову, если учитель немного вышел из себя. Он не может сдержаться!“ Потом, когда уходишь, он тебя целует»
[324]. В добрых воспоминаниях о Пауле, написанных вскоре после его смерти, Марга заключает:
Личность Пауля незабываема. Те, кто его встречал, постоянно это чувствовали; часто это впечатление сдерживало контакт. Крайне чувствительный к своему физическому недостатку, он сделал самостоятельность правилом жизни и перенес трагедию с мужеством. Тем, кого он считал друзьями, он был самым преданным другом
[325].
47
Россия и Равель
Марга отправилась в Нью-Йорк в сентябре 1927 года, чтобы собрать деньги для колледжа Леди-Маргарет-Холл в Оксфорде, и взяла с собой несколько записей, где Пауль исполняет музыку Йозефа Лабора со скрипачкой Мари Зольдат-Рёгер, сделанных при содействии Клары Витгенштейн. Клара, на три года младше Карла, была неординарной особой — незамужней тетей, которая питала особый интерес к благополучию племянников и племянниц. Как и Гретль, она поддерживала композиторов и музыкантов и проводила частные концерты в своей просторной квартире на Залезианергассе, в императорском Старом охотничьем замке в Лаксенбурге и в своем летнем фермерском доме в Тумерсбахе. Граммофонные записи, утверждала она, чрезвычайно важны для карьеры музыканта.
В Нью-Йорке Марге удалось посеять семена, чьими всходами должен был стать тур Пауля в США, главным событием которого будет исполнение Panathenäenzug Штрауса в Карнеги-холле с Бетховенским симфоническим оркестром под управлением дирижера-основателя Георгия Заславского. 31 октября 1928 года Пауль исполнил концерт Борткевича в Бухаресте и через два дня должен был отправиться в Америку. Но когда до него дошли новости, что концерт Бетховенского оркестра в Карнеги-холле, на который уже были проданы все билеты, внезапно отменили, он решил не ехать. Называлось две причины отмены выступления в Нью-Йорке. Заславский утверждал, что с ним случился сердечный приступ, а еще говорили, что солист-скрипач Пауль Коханьский отказался выступать, потому что ему не заплатили гонорар. Возможно, эти причины взаимосвязаны. В любом случае Заславский отказался возвращать возмущенным зрителям деньги за проданные билеты, и через несколько недель его оркестр обанкротился.
Успех заказанных Паулем произведений вдохновил многих молодых композиторов прислать ему непрошенные предложения, соображения и даже завершенные работы для левой руки. Более знаменитые люди тоже принимали в этом участие. В июне 1924 года Леопольд Годовский подписал договор на 6000 долларов (с задатком 50 %) на фортепианный концерт для левой руки, но запаниковал — у него не было опыта оркестровки — и в итоге предложил искусный каприз на тему «Цыганского барона» Иоганна Штрауса за 3000 долларов. Годовский написал жене: «Это хорошая музыка — возможно, она слишком хороша для Витгенштейна»
[326]. Пауль исполнил ее всего один раз.
В договорах с Корнгольдом, Шмидтом, Штраусом и Борткевичем Пауль настаивал, чтобы детали соглашения держались в секрете. Музыкальный мир мог только догадываться, насколько большие суммы там были указаны, но даже те молодые композиторы, которые ничего не знали о гонорарах, были рады перспективе сотрудничать с Паулем Витгенштейном. Он исполнил некоторые их работы. В феврале 1925 года в Musikvereinsaal он впервые выступил с парафразом на тему «Сказок Венского леса» для фортепиано и оркестра Эдуарда Шютта; получив «Серенаду» и «Вечный двигатель» слепого композитора Рудольфа Брауна, Пауль заказал ему полноценный концерт; квартет Ганса Галя — «ничего особенного», по мнению Пауля, — был впервые исполнен в марте 1928 года, а от концерта Карла Вейгля он отказался. Но ни тогда, ни сейчас эти композиторы не входили в число заметных, а Пауля привлекали более высокие перспективы.
24 февраля 1929 года его пригласили выступить с Panathenäenzug в Париже, и он попросил своего агента, Георга Кугеля, написать Морису Равелю — композитору, находившемуся на пике славы, — и пригласить его на концерт, а также предложить подумать над возможностью написать концерт для Пауля. Равель, уже работавший над другим фортепианным концертом, выразил сожаление, что не может прийти, но спросил, не захочет ли Пауль приехать в гости на его маленькую живописную виллу Le Belvédère в Монфор-л’Амори, в сорока километрах к западу от Парижа. Встреча, кажется, прошла хорошо. Равель согласился изучить некоторые фортепианные композиции для левой руки, включая этюды Сен-Санса и Шопена в обработке Годовского. Перспектива взволновала его. «Je me joue de difficultés»
[327], — сказал он и согласился прийти на концерт послушать Panathenäenzug, когда в марте поедет в Вену.
