Когда они вернулись, снова разгорелась ссора. Пауль был уже на грани, он был готов в сердцах уступить все свое состояние нацистам, как вдруг громкий крик внезапно заставил всех замолчать. «Стоп!!» — Сэмюэл Уочтел, представитель Wistag, поняв, что Пауль устал, требовал немедленного перерыва. Джи и Гретль сердито помчались на станцию. На следующий день Пауль получил письмо от племянника. В письме лежал счет за билеты в Вашингтон, его и матери. «Будет лучше, — писал он, — если мы придем к какой-нибудь договоренности»
[465]. Пауль отправил в ответ телеграмму: «НЕ СМОГУ ПРИНЯТЬ УЧАСТИЕ В СЛУШАНИЯХ ЛИЧНО. СОВЕТУЮ ОБРАТИТЬСЯ К МОЕМУ АДВОКАТУ ГОСПОДИНУ УОЧТЕЛУ»
[466].
«Тогда, — позже запишет Пауль, — Уочтел буквально спас меня от голодной смерти. Если бы он не завопил „СТОП“, я мог уйти со встречи нищим — нищим, который даже не знает, в какой стране ему позволено просить милостыню!»
[467]. С того дня Пауль больше никогда не говорил с Гретль и не имел никаких дел со своим племянником-«гнидой».
61
Мотивация Стонборо
Почему Гретль и Джи так явно беспокоились, чтобы Пауль передал все состояние в Рейхсбанк? Конрад Блох считал, что у Джи были свои виды на наследство, поскольку он был наследником Гермины, а она получит состояние Пауля, которое даже по обменному курсу Рейхсбанка будет стоить немало в ближайшие годы. У Пауля были свои подозрения. Он думал, что Стонборо пытаются вызволить свою коллекцию произведений искусства в Гмундене и на Кундмангассе. «Я только подозреваю, подчеркиваю, — писал он. — Тем не менее, я считаю вполне возможным, что Шёне, для которого, как для представителя Рейхсбанка, никакие средства не зазорны, предложил им такую перспективу»
[468].
Вполне возможно и иное. Есть свидетельства того, что немцы использовали угрозу заключения Гермины и конфискации всей ее австрийской недвижимости для давления на семью — в частности на Пауля, — чтобы получить весь капитал из Wistag Trust в Рейхсбанк и перевести в рейхсмарки. Пока Гретль была в Америке, уголовное преследование ей не угрожало, но под удар попадали ее обширные австрийские владения. Гретль и Гермине могли пригрозить, что если Пауль не согласится на предложение Рейхсбанка передать всю сумму из Wistag Trust, то немцы придут за недостающими средствами к ним, заберут их имущество и посадят Гермину в тюрьму за несоблюдение законов об иностранной валюте. Этим можно объяснить одну ремарку в мемуарах Гермины. О встрече с представителями Рейхсбанка в Берлине в начале мая 1939 года она написала: «В конце концов решили оставить Паулю, как мне кажется, довольно большую сумму в иностранной валюте»
[469]. Почему она посчитала 2,1 миллиона «довольно большой суммой», если его доля в фонде — 3,5 миллиона франков? Что ей за дело, какую часть состояния брату позволят сохранить? Если, конечно, она не считала, что они с Гретль должны будут возместить разницу.
Интересно, какую роль играл «посредник» Индра в Нью-Йорке. Когда он приехал в Америку, явно как официальный представитель Рейхсбанка, он в то же самое время, без ведома Пауля, выступал адвокатом Гретль в делах с Рейхсбанком в Австрии. Так чьим интересам он на самом деле служил? Рейхсбанка? Гретль? Обоих? Когда адвокат Пауля узнал, что Индра нашел секретную информацию о Wistag Trust, решили, что в утечке виноват Гроллер.
В Нью-Йорке Индра все еще надеялся заманить Пауля обратно в Германию. Поскольку немцы не проводили переговоров на иностранной территории, он предложил, чтобы высокопоставленные чиновники приехали из Берлина и встретились с ним на борту немецкого корабля. Адвокаты Пауля предупредили, что это «чрезвычайно опасно»
[470]. На той же самой встрече Гретль взорвалась: «То, что Пауль не отдает свои деньги Рейхсбанку — жалко и безответственно. Каждой проклятой вещью, которой владеет мой брат, он обязан семье… У него нет права защищать свое состояние, потому что он здесь только благодаря мне!»
[471]Услышав это, Шёне не смог сдержать удовлетворенной ухмылки, но Уочтел иронично спросил: «Вы хотите, чтобы вам за это заплатили, мадам?» Именно из-за таких комментариев Джи считал Уочтела «настоящим дерьмом»
[472].
Судя по перехваченному докладу Шёне начальству в Берлин, его усилия заполучить богатства Wistag для Германии свели на нет «еврейские адвокаты, Уочтел и Блох, недоброжелательно относящиеся к Рейху»
[473]. Уочтел, жаловался Шёне, «упрямо опирается на неопровержимую правовую точку зрения», а вот Джон Стонборо демонстрирует «совершенно справедливое отношение к интересам Германии». «Справедливое отношение» отчасти состояло в том, что Джи делал именно то, чего хотели от него немцы. «Альфред Индра продиктовал мне письмо посреди Уолл-стрит», — позже признавался он, а «господин Шёне подсказывал, что говорить, писать, на чем настаивать… в итоге я соглашался подписать тот или иной сложный документ»
[474]. Его объяснение (крайне малодостоверное) заключалось в том, что Шёне и Индра были «двойными агентами» и секретно работали на Стонборо против Рейхсбанка, чтобы Гермине и Хелене присвоили статус Mischling.
В июле 1939 года ситуация все еще не разрешилась, и Рейхсбанк прибегнул к драконовским мерам, чтобы вынудить Пауля капитулировать. В Вене Гер-мине, герру Гроллеру и всем Зальцерам пригрозили, что их сурово накажут, если деньги не поступят, и сообщили, что причиной были задержки в переговорах о статусе Mischling в Нью-Йорке. Все вместе они отправили телеграмму: «НЕ НАСТАИВАЙТЕ НА СТАТУСЕ ПОЛУКРОВОК ИНАЧЕ НИЖЕПОДПИСАВШИМСЯ ГРОЗИТ ОПАСНОСТЬ»
[475]. Вселяя ужас в родственников в Австрии, Шёне надеялся заставить Пауля поставить подпись, но Гретль, хорошо зная, что это блеф и что никому в Австрии не причинят вреда, пока в Нью-Йорке проводятся переговоры, непреклонно продолжала требовать статуса Mischling, в то же время настаивая, чтобы Пауль отдал все свое состояние.
12 июля Людвиг, Антон Гроллер и Фрида Мари Шёне (жена Шёне) вместе отплыли на Queen Mary в Нью-Йорк. Джи телеграфировал дяде Людвигу: «НЕ СДАВАЙТЕСЬ, ИНАЧЕ ТЕТЮ ПОСАДЯТ В ТЮРЬМУ»
[476]. Уочтел, зная о растущем давлении на клиента, предпринял меры, чтобы уберечь Пауля от новой волны прессинга. «Вам лучше куда-нибудь уехать, — предложил он. — Езжайте на каникулы, адрес не оставляйте. Я всегда ценю ваше присутствие, но в этих переговорах лучше будет без вас». Людвигу на Queen Mary он отправил следующее:
