Дорогой профессор Витгенштейн:
…Заявление о том, что вы едете в Америку, было последним из шагов, предпринятых, чтобы оказать давление на вашего брата и заставить его уступить требованиям Рейхсбанка. Ваши сестры в Вене, несомненно в результате угроз и запугивания, не просто пассивно поддерживают эти требования, но и посылают через господина Шёне письма и телеграммы, настоятельно призывая все исполнить и намекая в противном случае на серьезные неизбежные опасности. Я не могу измерить степень давления на ваших сестер в Вене, которое передается от них к вам и миссис Стонборо. Но я в состоянии оценить давление, которому подвергается со всех сторон Пауль Витгенштейн.
Это давление не ослабевает, несмотря на тот факт, что Пауль готов на компромисс, более чем честный и, я уверен, приемлемый для Рейхсбанка, если бы последний не сумел вынудить сестер в Вене превратиться в инструмент давления, которое подводит само себя отсутствием умеренности и разумности
[477].
В письме говорилось, что Пауль будет рад встретиться с братом в Нью-Йорке, но только если Людвиг согласится сначала поговорить с господином Уочтелом, чтобы «при встрече не возникло неприятностей и досадных недоразумений из-за того, что вы недостаточно осведомлены по поводу спорных вопросов».
Людвиг последовал совету и встретился с Сэмюэлом Уочтелом, и хотя он отметил 22 число в записной книжке как день встречи с Паулем, в итоге он так и не увиделся и не поговорил с братом за все время своего недельного пребывания в Америке. Впрочем, он отправил ему письмо (ныне утерянное), которое Пауль позже цитировал: «Стонборо явно вели себя опрометчиво и глупо»
[478].
Поездка в Америку вымотала Людвига, ему почти ничего не удалось добиться, прежде чем вернуться в полном раздрае в Кембридж. Кажется, он без особого удовольствия принял-таки участие в давлении на Пауля, требуя, чтобы тот отказался от состояния, но много лет спустя печально и серьезно признавался: «Если бы я тогда понимал, насколько Пауль был не в себе, я бы никогда не вел себя с ним так жестко»
[479]. Встреча Пауля и Людвига в Цюрихе в ноябре 1938 года, за восемь месяцев до этого, стала их последней встречей. Братья больше никогда не виделись, не разговаривали и не переписывались друг с другом.
62
Угроза войны
Алчная внешняя политика Гитлера продолжала вызывать негодование за границей, но последнее, чего он хотел, это полномасштабная война с Россией, Францией, Англией или Италией. Он заявил о своем намерении объединить, по возможности мирно, всю немецкоязычную Европу в один Германский Рейх под собственным руководством. Однако, следуя принципу «цель оправдывает средства», он лгал, нарушал обещания, выходил за рамки заявленных намерений и слишком часто презрительно игнорировал международные дипломатические конвенции. Он и сам удивился тому, как гладко прошел аншлюс с Австрией в марте 1938 года. Зарубежные страны выразили свое неодобрение, но в итоге все нашли способ признать новый расширенный Рейх, не потеряв лицо. Аннексия Судетской области Чехии в октябре была для Гитлера более рискованным предприятием. Войны удалось избежать с большим трудом, путем постоянных заверений, что у него нет больше территориальных притязаний в Европе, а также благодаря соглашениям с Невиллом Чемберленом, Эдуардом Даладье и Бенито Муссолини. Когда 15 марта 1939 года он послал вермахт в Прагу, где говорили на чешском языке, международное сообщество единодушно осудило его поступок. Премьер-министр Чемберлен предпринял более сотни мер, показывающих, что Британия готовится к войне, а через четыре месяца, когда немцы собирались занять свободный порт Данциг (Гданьск), пообещал, что Британия придет Польше на помощь в случае конфликта с Германией.
Гитлер всерьез пытался удержать все государства от войны против него, даже когда его войска грубо присоединяли соседние страны. Чтобы не раздражать американское правительство, среди прочего решили, что с Джи Стонборо следует обращаться аккуратно. Нацистские дипломаты в Америке сообщили в Берлин, что он важный человек. Его должность — Уполномоченный по урегулированию в Министерстве труда — в Берлине с испуга сильно переоценили. В действительности Джи в основном писал скучные отчеты об американских трудовых конфликтах. В Берлине знали, что у него есть связи в политических кругах в Вашингтоне. Его имя часто появлялось в светской хронике в вашингтонских газетах, он был завсегдатаем коктейльных вечеринок высшего света. Его друг Джеймс Хоутелинг был женат на двоюродной сестре президента Рузвельта, и немцы ошибочно считали, что к мнению Джи прислушивается сам президент. В Берлине полагали, что он так часто ездит в Вену, потому что правительство США дало ему задание собрать информацию о нацистской Германии. Прежде всего поэтому немцы хотели вскружить голову молодого Джи приятными впечатлениями об их динамичном новом Рейхе. Стонборо знали об этой неофициальной протекции, и Гретль пользовалась ею для переговоров с Рейхсбанком о переводе средств фонда Wistag.
В августе 1939 года спор Wistag — Рейхсбанк все еще не был урегулирован. Пауль полностью устранился от переговоров, оставив своего представителя отстаивать его позицию. Было принято решение, что следующий заход состоится в Швейцарии. Пауль остался в Америке, отправив Уочтелу письменные указания:
Я поручаю вам действовать и принимать в Цюрихе решения от моего имени… На карту поставлена моя честь (именно она будет целью любой клеветы, если что-нибудь случится в Вене), а также мои совесть и душевное спокойствие… Делайте то, что считаете правильным, но помните, самое главное — это мораль
[480].
Переговоры в Цюрихе проходили не легче, чем те, что состоялись в Нью-Йорке месяц назад. Приезжал Людвиг, но быстро уехал, так ничего и не добившись. Гретль и Джи отказались говорить с Сэмюэлом Уочтелом, считая его врагом. Индра пытался заставить Уочтела подписать фальшивый меморандум, но ему не удалось это сделать, а Антон Гроллер взывал к его совести. Он сказал, что знает Пауля гораздо лучше, чем господин Уочтел, и хотя Пауль утверждает, что не собирается возвращаться в Вену, его сердце осталось там, и если он не заплатит, то Пале, к которому он так привязан, конфискуют и больше никогда не вернут.
Все это время вся компания с тревогой ждала официальных новостей из Берлина по поводу статуса Mischling. Курт Майер, с которым Пауль и Гретль общались в Бюро генеалогических исследований Рейха, отказался принять то неубедительное доказательство, что Герман Христиан Витгенштейн был сыном принца-арийца, но главе Рейхсбанка удалось обойти Майера и передать досье Витгенштейнов в руки вышестоящих властей. Теперь семья надеялась не на генеалогическое доказательство арийского происхождения, а на своего рода «снисхождение». Нужно было согласие фюрера. О возможном участии в деле Гитлера Уочтел впервые узнал от Индры. На встрече в отеле Dolder в Цюрихе Уочтел выразил свою обеспокоенность тем, что немцы, присвоив статус Mischling, потом так же и заберут его, чтобы вынудить Пауля заплатить больше. В протоколе Уочтела об этой встрече говорится:
