– Слишком много здесь совпадений… А скажите, когда его в последний раз видели живым?
– В четверг, третьего числа, в семь часов вечера на Кингс-роуд. Потом он обедал в семь тридцать в ресторане «Галант Эндевор». Кажется, он всегда обедал там по четвергам. Вы, наверное, знаете, что Гаскойн был художником. Очень плохим художником.
– Других родственников у него не было? Только племянник?
– Был брат-близнец. Вся эта история довольно любопытна. Они много лет не общались друг с другом. Похоже на то, что второй брат, Энтони Гаскойн, женился на богатой женщине и бросил рисование – и именно из-за этого братья поссорились. Как я понимаю, с тех самых пор они не встречались. Но, как это ни странно, умерли в один день. Старший близнец умер во второй половине дня третьего числа. Однажды я слыхал о том, что близнецы умерли в один день – и в разных концах света! Возможно, простое совпадение – но так уже было.
– Жена второго брата жива?
– Нет. Умерла несколько лет назад.
– А где жил Энтони Гаскойн?
– У него был дом на Кенсингтон-Хилл. Из того, что мне рассказал доктор Лорример, он был настоящим затворником.
Эркюль Пуаро задумчиво кивнул.
Шотландец бросил на него проницательный взгляд.
– Что конкретно вас беспокоит, месье Пуаро? – напрямую спросил он. – Я ответил на ваши вопросы – как того требовали те рекомендации, которые вам дали. Но я совершенно не понимаю, о чем идет речь.
– Простой несчастный случай – так вы сказали, – медленно произнес Пуаро. – То, что меня беспокоит, тоже очень просто – это обычный толчок.
Было видно, что доктор Макэндрю удивлен.
– Другими словами – убийство! И у вас есть основания так думать?
– Нет, – ответил детектив. – Просто предположение.
– Но что-то же должно быть, – настаивал врач.
Пуаро ничего не сказал.
– Если вы подозреваете племянника, Лорримера, – сказал Макэндрю, – то могу сразу заявить вам, что обвинение не по адресу. С восьми тридцати до полуночи в тот день Лорример играл в бридж. Это выяснилось во время дознания.
– И наверное, полностью подтвердилось, – пробормотал Пуаро. – В таких случаях полиция очень скрупулезна.
– А может быть, вам что-то о нем известно? – спросил доктор.
– Я вообще не подозревал о его существовании, пока вы мне о нем не рассказали.
– Значит, вы подозреваете кого-то другого?
– Нет, нет. Дело совсем не в этом. Дело в постоянных привычках человеческого существа. Это очень важно. А умерший мистер Гаскойн выбивается из схемы. Совсем выбивается, понимаете?
– Честное слово – не понимаю.
– Проблема в том, что на рыбе слишком много соуса, – пробормотал детектив.
– Простите, сэр?
Эркюль Пуаро улыбнулся.
– Вы, наверное, скоро отправите меня в дурдом как лунатика, Monsieur le Docteur. Но я не сумасшедший, правда. Просто я человек, который больше всего на свете любит порядок и систему и который сильно нервничает, когда натыкается на факт, не укладывающийся в эту систему. Так что прошу простить меня за все эти неудобства.
Пуаро встал, и доктор последовал за ним.
– Знаете, – сказал Макэндрю, – я не вижу в смерти Генри Гаскойна вообще ничего подозрительного. Я говорю, что он упал, а вы, – что его толкнули. И то и другое просто… слова!
Сыщико вздохнул.
– Да, – согласился он. – Кто-то проделал отличную работу.
– Вы все-таки думаете…
Маленький бельгиец развел руками.
– Я человек упрямый, человек, у которого появилась маленькая идея, и нет ничего, чтобы ее доказывало. Кстати, у Генри Гаскойна были вставные зубы?
– Нет, его собственные отлично сохранились. Похвально для такого возраста.
– Он хорошо за ними ухаживал? Они были белыми и хорошо вычищенными?
– Да, это особенно привлекло мое внимание. Обычно с возрастом зубы желтеют, но они были в хорошем состоянии.
– И ничем не испачканы?
– Нет. Мне кажется, он не курил, если вы об этом.
– Не совсем – это было просто смелое предположение, которому, как видно, не суждено было сбыться! Всего доброго, доктор Макэндрю, и спасибо вам за вашу помощь.
Пуаро пожал врачу руку и откланялся.
– А теперь, – сказал он сам себе, – проверим еще одно смелое предположение.
В «Галант Эндевор» он сел за тот же столик, за которым они сидели с Боннингтоном. Обслуживала его на этот раз не Молли. Официантка сказала, что Молли в отпуске.
Было еще только семь вечера, поэтому Эркюль Пуаро без проблем разговорился с ее коллегой на тему старого мистера Гаскойна.
– Да, – сказала девушка, – он ходил сюда долгие-долгие годы. Но никто из нас не знал, как его зовут. Мы читали в газете о дознании, и там была его фотография. «Вот, – сказала я тогда Молли, – это же наш дедушка Швейцарский Хронометр». Так мы называли его между собой…
– Он ведь обедал здесь в день своей смерти?
– Правильно, третьего, в четверг. Он всегда обедал здесь по четвергам. По вторникам и четвергам – как часы.
– А вы, случайно, не помните, что он заказал на обед?
– Дайте подумать… Так… острый суп. Пудинг с говядиной или баранину?… Нет, все-таки пудинг. Пирог с яблоками и черной смородиной и сыр. И – вы только подумайте – в тот же вечер вернулся домой и упал с лестницы… Говорили, что запутался в поясе старого халата. Правда, его одежда всегда была ужасной – старомодной, поношенной и рваной, но вид у него всегда был такой, как будто он что-то собой представляет! Знаете, у нас здесь бывает масса интересных клиентов…
С этими словами она отошла.
Пуаро приступил к своему филе камбалы. В глазах у него плясали зеленые огоньки.
– Удивительно, – сказал он себе под нос, – как иногда умнейшие люди ошибаются в деталях. Боннингтону было бы интересно.
Но время для неторопливой беседы с приятелем еще не настало.
Вооруженный рекомендацией от достаточно влиятельного лица, Пуаро легко встретился с местным коронером
[72].
– Любопытная фигура, этот недавно умерший Гаскойн, – заметил тот. – Одинокий эксцентричный старик. Однако смерть его привлекла очень много внимания. – Говоря это, он с любопытством посмотрел на своего посетителя.
– Есть некоторые обстоятельства, связанные с ней, месье, – Пуаро тщательно подбирал слова, – которые указывают на желательность расследования.
