Шофёр широко ухмыляется, наверное, в первый раз за время нашего знакомства. Хотя почему знакомства?.. Я даже имени его не знаю! Он провожает меня к центральной части здания, машет рукой в сторону стены и, не прощаясь, возвращается к «Волге».
Входом в фантастическое сооружение оказывается заурядная дверь из зеркального стекла. Я напоминаю себе, что такой её рисует мой рассудок, недолго смотрю на своё отражение — на лоб падает прядь чёрных волос, взгляд озадаченный, но настырный — и нажимаю кнопку звонка.
В Древней Греции электрических звонков не было. А тут меня, возможно, разглядывают через телекамеру, с дверью долгое время ничего не происходит.
Наконец она медленно отворяется.
Я переступаю порог из чёрного мрамора и автоматически гляжу направо, ожидая увидеть будку охранника. Но там оказывается лишь моё отражение в зеркальной стене… И не одно — целая вереница фигур с озадаченными лицами, становясь всё меньше, уходит в тёмную глубину.
Я гляжу вперёд, потом налево. И мне становится зябко.
Все стены как тёмные зеркала, и во всех толпятся мои отражения. В глубине зеркал они становятся всё мельче, и их всё больше…
Я задираю голову, но чёрное зеркало потолка не отражает вообще ничего.
Гляжу вниз: пол тоже из тёмного стекла, и возникает ощущение безмерной глубины, так что кружится голова.
Не на что смотреть, кроме себя. Безумный архитектор словно взял девизом надпись над входом в храм Аполлона в Дельфах: «Познай самого себя».
Я нервно сглатываю: куда идти? А потом слышу чей-то тихий речитатив:
«Я покинул Боди,
Что стоит средь цветных облаков,
Проплывём по реке мы
До вечера тысячу ли…».
Я иду на голос, и толпа призраков движется вместе со мной, обступая со всех сторон. Назад не смотрю, боясь не увидеть дверь, через которую вошёл в Исейон.
Слова звучат громче:
«Не успел отзвучать ещё
Крик обезьян с берегов —
А уж чёлн миновал
Сотни гор, что темнели вдали».
[6]
Голос смолкает, а отражения впереди начинают пропадать одно за другим. Когда исчезает последнее, я вижу перед собой тёмную завесу.
Что-то я читал о покрывале Изиды…
Но вспоминать уже поздно, я поднимаю ткань (она невесома и холодна) и ступаю внутрь.
На миг становится жутко: не поджидает ли меня сфинкс или другое чудище? Так что я вздыхаю от облегчения, увидев обыкновенную комнату. Хотя… не совсем обыкновенную. Стены увешаны картинами в тяжёлых серебряных рамах, уходят ввысь и теряются в непроглядной тьме. В центре комнаты — стол с горящими свечами, вокруг несколько кресел с резными спинками, в одном кто-то сидит…
У меня замирает сердце: неужели опять увижу Аннабель?
Но навстречу встаёт обыкновенный человек и даже кажется немного знакомым. Худощавое лицо, чёрная бородка и небольшие усы, тёмное монашеское одеяние… Неужели Симон?
Конечно, это не Симон!
Слишком проницательный взгляд из-под густых бровей. Слишком суровое и одновременно одухотворённое лицо. К тому же Симон не кланялся, а меня приветствуют изысканным и небрежным поклоном.
Я не привык к поклонам и отвечаю неуклюже. Потом вспоминаю, что надо представиться:
— Андрей… Двинский Андрей.
В этой странной комнате моя фамилия звучит нелепо, но человек слегка кивает:
— Очень приятно. Моё имя Александр. Садитесь, пожалуйста.
Я пытаюсь проявить вежливость, хотя имею смутное представление об этикете.
— После вас.
— Нет, — мягко, но настойчиво отвечает тот. — Вы у себя дома, а я в гостях.
— Как это? — удивляюсь я, но всё-таки сажусь на жёсткое сиденье. Ответа не получаю и, чтобы смягчить возникшую неловкость, задаю другой вопрос:
— Это вы читали стихи?
— Да, — отзывается Александр. Он снова садится, и я непроизвольно отмечаю, сколько властности и одновременно непринуждённости в его позе. — Это стихотворение древнего китайского поэта Ли Бо, и оно весьма точно описывает вашу ситуацию. «Боди» означает тело на одном из земных языков.
Меня пробирает холод, не в первый раз за сегодня. Мой собеседник говорит так, будто не относит себя к земным жителям. Да и человек ли он? Не надо забывать, куда я попал…
— Не беспокойтесь, — улыбается мой новый знакомый. В глубоко посаженных глазах мерцают отражения свечей, и лицо кажется молодым. — Ваши сегодняшние приключения скоро закончатся, а до новых успеете отдохнуть. Лучше выпейте шампанского.
Я гляжу на стол и лишь теперь понимаю, почему в комнате сумрачно: единственным освещением являются свечи в серебряном канделябре. Странно, я не могу сосчитать, сколько их — то кажется много, то гораздо меньше… Я моргаю, но чёткости не прибавляется.
Хлопает пробка, и шампанское с лёгким шипением льётся в хрустальные бокалы. Александр поднимает свой и глядит сквозь бегущие пузырьки на колеблющееся пламя свечей.
— Неважно, сколько свечей горит, — произносит он непонятно. — Важно, кто придёт на свет… Как вам шампанское?
Я пробую. Вкус оказывается тоньше, чем помню у шампанского, а пузырьков больше, вино словно испаряется во рту.
— Восхитительно, — искренне признаюсь я. — А мой спутник ещё говорил, что здесь удовольствий не испытывают.
— Где «здесь»? — поднимает брови собеседник. — Пространство странная вещь, страннее его только время.
— Разве мы не в Исейоне? — удивляюсь я. Вкус шампанского медлит во рту, и голова слегка кружится.
— И да, и нет. — Мой собутыльник ставит бокал. — Это дом, который всегда с вами, вечный и призрачный дом. Но я надеюсь, что когда-нибудь вы пригласите меня в свой дом на Земле.
Опять на Земле…
— Куда? — невесело спрашиваю я. — В институтскую квартиру? Я там временный гость.
Собеседник медлит с ответом, а в глубоко посаженных глазах снова вспыхивают огоньки.
— Знаете, откуда это шампанское? — Похоже, ему нравится отвечать вопросом на вопрос. Моего ответа не дожидается и продолжает:
— Из Нового Света в восточном Крыму. Это чудесный уголок Российского Союза, и я рекомендую побывать там. Ведь вы посещали только западный Крым.
Я удивляюсь: какой ещё Российский Союз? Но перебивать не осмеливаюсь…
— Конечно, это эфирная сущность настоящего шампанского, но в ней собрано всё лучшее: солнечный свет, свежесть виноградной лозы, бодрящее дыхание моря. Мне кажется, ваш дом будет где-то в тех местах, и мы ещё побеседуем на террасе над морем.
