— Скопировал жёсткий диск? — вяло забеспокоился я.
— Значит, кое-что там держите, — усмехнулся Марат. — Хотя бы шифруйте, программу я дам… К великому сожалению тех, кто будет изучать вещи своего незадачливого сотрудника, а их придётся вернуть, компьютерные вирусы давно освоили флеш-драйвы… В общем, навязал я вам свои непрошенные услуги. Но теперь мне нужна помощь.
Я облизал губы:
— Конечно. Что надо делать?
Марат встал:
— Я отлучусь ненадолго, а вы постарайтесь прийти в себя. Пройдитесь по комнате, выпейте воды. Понимаю, вам тошно, но сила воли творит чудеса.
— А этот не придёт в себя? — кивнул я на Павла.
— Добавьте, — равнодушно отозвался Марат. — По тому же месту. Ручаюсь, отключится сразу.
Я содрогнулся, а Марат сложил шприц и ампулы в коробочку, сунул в карман и, насвистывая, покинул квартиру.
Встать оказалось невероятно трудно, перед глазами плыло, но, в конце концов, я слез с тахты и доплёлся до кухни. Там долго пил холодную воду, пока не унялся пожар в гортани.
Обратный путь оказался легче. Павел лежал в той же позе, и мне стало немного жаль его. Сунул нос в чужую игру, и вот к чему это привело. Впрочем, и я осмотрительностью не отличался — похоже, тоже влез в чью-то игру… Хотя мог ли я выбрать другой путь? Есть ли вообще свобода выбора в этом мире?
Я сел на тахту и стал массировать виски, голова кружилась меньше. Попытался уловить дыхание Павла, но ничего не услышал. Возможно, тот нуждался в медицинской помощи. Неужели действительно собирался убить меня?
Что-то многие пытались это сделать…
Марат вернулся неожиданно быстро. Оценивающе глянул на меня, бросил на тахту полиэтиленовый пакет и склонился над Павлом.
— Жив, собака. Ничего, мы это поправим.
Я отнял пальцы от висков:
— Вы что, не собираетесь приводить его в чувство?
Марат сощурился:
— Зачем? Он сразу начнёт кричать от боли, понадобится новокаиновая блокада, а я не хирург, чтобы попасть шприцем в семенной канатик. Придётся вызвать врача и вообще дать делу ход. А потом… Ну, очухается он и расскажет своим хозяевам всё, что узнал. А это не так уж мало, он подкатывался не только к вам.
Марат замолчал и, к моему удивлению, достал из пакета обыкновенную грелку. Зачем-то надел резиновые перчатки, открутил пробку и, взяв со стола бутылку, вылил остаток водки в грелку. Потом достал из пакета ещё литровую бутылку водки, опорожнил туда же, а затем присоединил к грелке резиновый шланг.
Меня затрясло: понял, что собирается делать.
Марат положил грелку так, чтобы водка не выливалась из шланга, развернул тело Павла и усадил на полу, привалив плечами к тахте.
— Придержите ему голову, — приказал властно. — И помните, он собирался убить вас, как только получит нужную информацию.
Мои руки дрожали, но я взялся за жёсткие чёрные волосы Павла, а Марат тем временем засунул шланг ему в рот и приподнял грелку. Послышалось бульканье, от которого меня едва не стошнило. Марат сердито поглядел, и я судорожным усилием сдержал рвоту.
Наконец бульканье прекратилось. Марат сделал знак, и я отпустил голову. Та безвольно упала на грудь, и Павел тихо застонал. Марат выпрямился надо мной пружинисто, как кобра:
— Помогите спустить его вниз. Вынесем на задний двор. Там пурга и температура минус двадцать, так что к утру закоченеет. И не распускайте сопли, именно это он собирался проделать с вами. Когда обнаружат тело, вас могут допросить. Так вот, меня здесь не было. Вчера вы выпили две бутылки водки, а потом визитёр ушёл. Вы сразу легли спать и больше ничего не помните. Ясно?
Горло перехватило, я смог только кивнуть.
— Тогда берите за ноги! Хорошо, что он не снял ботинки, а то пришлось бы обувать. Спускаемся без шума!
Ботинки у Павла были хорошие, на толстой подошве, и я подумал, что мои-то прохудились. И в ремонт отдать некуда…
Наверное, эти мысли крутились в голове, лишь бы не думать, что оказался соучастником убийства. Что тащу по лестнице мёртвое тело. Правда, пока ещё оно не было мёртвым — Павел хрипло дышал, но вряд ли это продлится долго.
Всё когда-нибудь делаешь в первый раз…
Я покрылся потом, дыхание со свистом вырывалось из груди. Мы проволокли обмякшее тело мимо запертой квартиры кастелянши, и мне впервые пришло в голову: а случайно ли меня поселили отдельно от всех?
Внизу мы положили груз на пол, и Марат открыл заднюю дверь. На площадку ворвался снег и разбойный свист метели. Мы снова взялись за беднягу переводчика, выволокли наружу и прислонили к стене. От двери за бетонной перегородкой его не видно, да и темно, только налетают белые вихри.
— Бедняга ошибся дверью, — неприятно осклабился Марат, — вот и закоченел немножко.
У меня мелькнула неуютная мысль: сколько покойничков он так пристроил?
Спрашивать я не стал. Ветер леденил волосы, лицо Павла быстро залепляло снегом. А ведь ещё недавно рассуждал о Достоевском. Очнётся ли хоть ненадолго? Увидит ли последнее в своей жизни зрелище — летящую метель?
Многие приходили в Россию с мечом и последнее, что они видели, была эта белая русская метель…
Поднялись наверх. Марат деловито покидал в пакет свои медицинские принадлежности, взял дипломат Павла и, повторив наставления, ушёл. Я прилёг на тахту, меня трясло. Жаль, что не осталось водки.
Смерть Павла не вызвала шума, американцы её словно не заметили. Правда, приехал следователь, и я дал показания в кабинете Климы, стараясь строго следовать инструкции Марата. Несколько человек в столовой слышали, как Павел набивался ко мне в гости. Мы много выпили. Павел ушёл, а я отключился и дальше ничего не помню… Я подписался под протоколом, и меня отпустили, сказав, что вызовут, если понадоблюсь. Похоже, не понадобился, дело заглохло.
Наверное, у русских и в самом деле необыкновенная широта натуры. Как заметил один из героев Достоевского: «я бы сузил». Кто-то хочет дружить с американцами, чтобы получать их зелёные бумажки. Кто-то, наоборот, ненавидит.
Например, Клима.
Он вызвал меня сразу после отъезда следователя. Солнце только взошло, и диск рдел сквозь морозную дымку. Клима сидел в кожаном кресле, хмуро глядя на меня.
— И о чём тебя расспрашивал этот… Павел? На самом деле?
— Говорили о России, — скучно повторил я сказочку Марата. — Павел доказывал, что нам надо сотрудничать с американцами: мол, за ними будущее. Ну а я сомневался. Америка вошла в акматическую фазу этногенеза, а при ней неизбежны большие потрясения. Вдобавок грядёт крах долларовой системы и всего индустриального мира в придачу. Скоро американцам будет не до нас, так что надо устраивать свою жизнь самим.
— Так-так, — побарабанил пальцами Клима. — А он ни о чём… не расспрашивал?
