Под «кирпичом» у поворота к аэродрому Варламов затормозил. Дорога шла дальше, но была заброшена — вилась между холмов и пропадала у синего моря. Невесёлой была эта синева, солнце не бросало туда ни единой искры. Когда-то там был город и база подводных лодок, а теперь раскинулась Тёмная зона — царство вечного сумрака, где среди уродливых деревьев скользили хищные твари.
Холод струйкой протёк по спине, Варламов повернул направо.
Их ждали. Солдатик в будке нажал кнопку, свежекрашеные зелёные ворота отъехали, и уазик покатил к неказистому дому. Варламов знал, что основные сооружения базы скрыты под землёй. Возле дома крутил лопастями вертолёт. Варламов остановил машину и растолкал отца. Тот недовольно замычал, но проснулся и стал будить гостей.
Из домика явились двое. Невысокий генерал шагал размашисто, ординарец еле тащил за ним два необъятных рюкзака. Начались объятия и хлопание по спинам, а затем компания направилась в дом — перекусить чем Бог послал, как радушно объявил генерал. Варламов стал перетаскивать рюкзаки в вертолёт.
Потом отогнал машину, положил руки на руль и уткнулся в них лицом. Как надоела эта жизнь на побегушках! Захотелось подальше от людей. Он стал представлять реку, куда сейчас полетят: серебристую водную гладь, бьющуюся на леске форель.
…И незаметно задремал, слишком рано пришлось вставать.
Он снова увидел реку, только вода была темнее, чем представлял — совсем чёрной. На другом берегу стояла женщина. Лес сзади затягивала дымка, и платье выделялось яркой белизной. Но ещё ярче сияли пламенно-рыжие волосы женщины.
Варламов узнал покойную мать.
Она вгляделась, и с улыбкой помахала рукой. Жест был нетороплив и спокоен, словно говорил: «До свидания!».
Варламов проснулся, сердце сильно билось.
Он давно не видел во сне мать. Первое время она часто приходила по ночам, когда он лежал без сна, и в шорохе дождя чудилась крадущаяся поступь тварей из Тёмной зоны. Она клала прохладную руку на лоб, и они отправлялись гулять по тропинкам странного, но очень красивого сада. Наверное, ей не хотелось оставлять сына одного в чужой для себя стране… А потом перестала приходить, словно однажды зашла в заколдованный сад слишком далеко и не смогла вернуться. И вот появилась снова…
От домика уже возвращалась весёлая компания: на гостях из столицы Автономии повисли две девицы в камуфляже, с ярко накрашенными губами. Отец виновато подошёл к машине.
— Прости, Евгений, — заговорил он, и Варламов вздрогнул от удивления: отец не любил извиняться. — Места в вертолёте для тебя не осталось. Этих баб, — он добавил нецензурное слово, — генерал берёт, чтобы гостей ублажать. Одной водки и рыбалки для них мало. Останься пока тут, дежурный о тебе позаботится.
Отец неловко ткнулся щетинистым подбородком в щёку Варламова и зашагал к вертолёту. Евгений остался сидеть с открытым ртом, таких нежностей у них в семье давно не водилось. Но вскоре опомнился, поспешил к вертолёту и забрал свой рюкзак.
Раскрутились винты, вертолёт оторвался от земли и со звенящим гулом ушёл в небо. Уменьшаясь, он направился на северо-восток; там сохранились леса и чистые реки, остались и заброшенные посёлки, так что рыбалка предполагалась с комфортом.
Варламову ничего не оставалось, как подогнать уазик к дому. Взяв рюкзак, поднялся на крыльцо. Когда отворил дверь, то закашлялся от сигаретного дыма.
— Будь здоров, не кашляй! — приветствовал его сидящий за столом человек. Он был в расстёгнутой камуфляжной куртке, лысый, щёки блестели от пота. — Ничего, что накурено, зато комаров меньше будет. Выпей, — он кивнул в сторону канистры на столе, — это твой отец оставил. Заодно давай познакомимся. Михаил Сирин, механик.
Он протянул жестковатую ладонь.
— Евгений, — буркнул Варламов.
Он выбрал стакан без следов губной помады и налил половину, настолько выбил из колеи странный сон и непривычное поведение отца. Водка была неважной, местного производства — в голову сразу ударило.
— Давно здесь служите? — спросил он.
— С войны, — охотно отозвался Сирин. Он налил себе и кивнул на тарелку с розовой сёмгой: — Закусывай. Мне она уж обрыдла. Живём тут на рыбе да на консервах, неизвестно зачем живём.
— Уехали бы в какую-нибудь южную автономию, — промямлил Варламов, вгрызаясь в сочную мякоть. — У вас выслуги лет хватит, наверное.
Сирин махом проглотил водку и со стуком поставил стакан, глаза подозрительно заблестели.
— Куда уехать? — зло спросил он. — На тот свет, что ли? Там меня жена и дочка дожидаются. — По щекам и вправду потекли слёзы.
Варламов оторопело откусил сёмги. Но Сирин взял себя в руки, хлебнул ещё водки, а потом стал вытирать глаза скомканным платком.
— Ладно, — вздохнул он. — Что было, того не вернуть. А ехать мне некуда, парень. В Москву сейчас только сумасшедший сунется. Тут хотя бы на казённых харчах. Ладно, пойдём. Устрою я тебя.
Он завинтил канистру и повёл Варламова по лесенке вниз. Спускаться пришлось долго, наконец оказались в тускло освещённом коридоре. Было душно, по сторонам через равные интервалы располагались двери.
— Командный пункт, — сообщил Сирин. — Сейчас законсервирован. Вот и моя конура, можешь располагаться на второй койке. А хочешь, видак погляди.
Он толкнул другую дверь — открылся обширный зал, уставленный пультами.
— Большая часть этого железа не работает, — хмуро сказал Сирин. — Главный радар отключён за ненадобностью, с севера теперь никто не полезет, а через спутниковую «тарелку» записываем канадские и американские телепрограммы. Отправляем на анализ в ГРУ, хотя, по-моему, хренотень одна. Английский хоть немного знаешь?
— Свободно владею, — брякнул Варламов, не подумав.
— Да ну? — присвистнул Сирин. — Откуда? Это в моё время в школах учили.
Варламова передёрнуло, до того надоело объясняться.
— У меня мать американка, — неохотно сказал он, оглядывая сумрачный зал. — Приехала ещё до войны с христианской миссией. После этой заварухи, конечно, пришлось остаться. Её чуть не посадили как шпионку, но отец в жёны взял. Она и выучила меня языку. Часто свою Каролину вспоминала, книжки на английском мне читала…
— Ну и ну, — ухмыльнулся Сирин. — Выходит, ты наполовину американец! То-то рожа не русская, больно вытянутая. Но всё равно, красавчик. Девки, небось, так и бегают…
Варламов стиснул кулаки. Только утром, бреясь тупой китайской бритвой, он скептически разглядывал себя в зеркале. Грязно-светлые волосы (давно пора стричь), тяжеловатый подбородок. Лишь глаза можно было счесть красивыми — мать называла их голубыми, хотя цвет скорее походил на серый…
Вдобавок слова Сирина напомнили детскую дразнилку, Евгения донимали ей в школе, пока свежи были воспоминания о войне: «Один американец засунул в жопу палец и вытащил оттуда говна четыре пуда».
