— И много верующих в этого… Трехликого? — поинтересовался Варламов.
Грегори пожал плечами:
— В основном поклоняются дома — перед телевизорами и дисплеями, а церковь посещают по ночам. Но многие носят значки с изображениями Трёх ликов и клянутся их именами. Да и церковь поставили открыто, чуть не рядом с христианской. А у вас есть поклонники этого культа?
— Не слышал, — пожал плечами Варламов.
Остаток пути проехали молча.
Дома Джанет подала праздничный обед, и под конец нечто необыкновенное — малиновое желе, покрытое белоснежным кремом с ягодами черники и земляники. Потрясённый Варламов сказал, что ничего вкуснее в жизни не ел. Джанет порозовела от удовольствия. После визита в церковь она стала смотреть на Варламова заметно добрее — словно признала отчасти своим.
Во вторник позвонил Сирин с предложением сходить в бар — попить пивка и обменяться впечатлениями об Америке. По дороге с работы Варламов попросил Джанет остановиться в центре. Увидев вывеску бара, та негодующе фыркнула:
— Ты опять не напьёшься? Видела бы твоя мама, каким был после вечеринки!
Варламову стало неловко:
— Я не собираюсь пить. Хочу только повидаться с Майклом.
Хлопнув дверцей, Джанет уехала. Варламов зашёл в бар — Сирин уже сидел там в углу за батареей бутылок. Евгений оглядел помещение: длинная стойка, люди на высоких табуретах, суета с мячом на большом телеэкране — непривычная обстановка после скромных пивных Кандалы.
Сирин был в той же клетчатой рубашке, руку пожал вяло, да и выглядел неважно: мешки под глазами, волосы вокруг лысины непричесанны.
— Выпей, — подвинул бутылку пива.
Желудок подпрыгнул к горлу, Варламов чуть не подавился едкой горечью.
— Нет уж, — пробормотал он и сходил за кока-колой. Джанет дала денег на мелкие расходы.
— Ишь ты, — удивился Сирин. — Скоро совсем американцем станешь. Одну кока-колу хлестать будешь.
— Они тоже бухают, — поморщился Варламов. — Просто после вечеринки так тошно было… А ты как? Выглядишь неважно.
— Я?.. Всё прекрасно, как говорят американцы.
Сирин опустошил бутылку, ожесточённо двигая кадыком.
— Что-то ты злой, Миша. — Варламов смаковал кока-колу, пузырьки лопались на языке, совсем как у шампанского. Со стороны телевизора заорали: гол, что ли?
— Тошно мне, — Сирин со стуком поставил бутылку и потянулся за другой. — Как столпились вокруг нашего самолёта в Колумбусе и стали меня нахваливать, что ловко обошёл их противовоздушную оборону, так тошно стало, Евгений! Хоть волком вой. И зачем я это сделал? Там плохо было, а здесь ещё хуже. Верно говорят — от себя не убежишь.
Варламов смешался.
— Не переживай, — пробормотал он. — Зато о России напомнили.
— Напомнили, это верно, — в глазах Сирина ненадолго появился блеск. — Забегали они тут. Но мне перед своими стыдно. Ребята небось думают, что я самолёт за деньги угнал, китайцам.
Сирин припал к бутылке и не отрывался, пока не выпил до дна. Вид у него уже был осовелый.
— А тут деньги предлагали? — неловко спросил Варламов.
— Ага, — Сирин захрустел чипсами. — Но я отказался. Попросил только, чтобы разрешили жить в Америке. И то больше из-за тебя, хреново чувствую, что сюда приволок. Но ты приживёшься. Язык знаешь, тебя приодели, подстригли! Ещё женишься на дочке миллионера. Меня тогда не забудь, швейцаром возьми.
— Ну тебя, — пробормотал Варламов. — Разве что напарником на склад удобрений. Ты чем сейчас занят?
— Мелкий ремонт. — Сирин взялся за очередную бутылку. — За каждым словом приходится лезть в словарь, но инструмент и материалы здесь хорошие. Меньше халтурят, чем в России. Скоро фирму открою, назову «Русский привет».
— Всё шутишь. — Варламов допил кока-колу и огляделся. Народу стало больше, разговоры оживлённее, на них бросали взгляды: вряд ли часто слышали русскую речь.
Сирин поставил пустую бутылку, а две оставшихся рассовал по карманам.
— Хоть пива попью, — сказал с отвращением. — Пошли. Мне тут не по себе, ни хрена не понимаю.
На улице Сирин свистом подозвал такси — большого жука ядовито-жёлтого цвета.
— Ну, ты деньгами кидаешься, — покачал головой Варламов.
— А куда копить, Евгений? — Сирин откинулся на спинку сиденья. — И впрямь американцем становишься, они каждый доллар считают. Показывай, куда тебя везти.
Он махнул рукой, отказываясь от сдачи, сковырнул пробку о перила веранды и выпил пиво до дна. Воздух приятно холодил разгорячённое лицо, окна были темны — скорее всего, пожилые леди отправились в гости.
Он взялся за ручку двери, стараясь не моргнуть от упавшего на лицо света — женщины боялись грабителей и поставили замок со сканированием глазного дна. Усмехнулся — верят американцы во всякие электронные штуки.
Дверь бесшумно открылась.
Он пересёк полутёмную гостиную, поднялся в свою комнату и в дверях достал последнюю бутылку — надо было взять ещё пару! Нашарил выключатель…
Свет не зажёгся.
Он оглядел комнату, и по спине протекла ледяная струйка — над столом маячили три серых пятна.
Три лица!
Он не повернулся и не побежал — бесполезно. Вместо этого сковырнул пробку зубами и сделал глоток, не почувствовав вкуса.
— За ваше здоровье, — сказал он. — Хотя приличные гости без приглашения не входят.
— Не паясничай, — прозвучал холодный голос со странным скользящим акцентом. — Ты знаешь, зачем мы здесь.
— Без понятия, — солгал он, снова делая глоток и снова не ощущая вкуса.
Жаль — пиво хорошее, и никакого удовольствия. Глаза адаптировались к полутьме, и лица стали видны отчётливее — белые и одинаковые. Он попытался рассмотреть, что под лицами, но те словно плавали в воздухе. Впрочем, он знал, что не увидит ни одежды, ни оружия в руках, ни самих рук.
Лицо посередине искривилось в усмешке:
— Это плохо. Тогда ты умрёшь.
Он облизнулся, от горечи пива вдруг затошнило.
— Послушайте, я и вправду ничего не знаю. Зачем меня убивать?
Словно чёрная пиявка проползла по лицу слева:
— Неужели ты думал, что скроешься от нас в этой паршивой Америке?
— Ничего я не думал. — Он отхлебнул вновь и наконец-то почувствовал вкус, но это был горький вкус бессильной ярости. — Я не крыса, чтобы от вас бегать.
— Остаток жизни можешь побыть котом, — ухмыльнулось лицо справа. — Понежиться в собственной вилле на берегу моря. Трёх юных таиландок для услуг тебе хватит? Они будут хорошо обучены.
