Брандт о своем решении отказаться от встречи с Хрущевым сообщил в заявлении, сделанном вечером 17 января. Правящий бургомистр подчеркнул, что это решение он принял после того, как на него был оказан нажим «членами Христианско-демократического союза в правительстве Западного Берлина». Они угрожали немедленно подать в отставку в случае моей встречи с Хрущевым, добавил Брандт. «У меня создалось впечатление, — продолжал правящий бургомистр, — что решение, которое я принял, противоречит интересам города Берлин». Он заявил также, что западные державы не возражали против встречи между ним и Хрущевым. Брандт сообщил, что Аденауэр сказал ему по телефону днем 17 января: «Если бы я был на Вашем месте, я бы сделал это (встретился бы с Хрущевым — Р. Д.)»
[77]. Резюмируя, Брандт отметил, что христианские демократы Западного Берлина по существу предъявляли ему ультиматум, и выбора у него не было.
Журналисты были поражены настроением полной подавленности, в котором Брандт сделал это заявление. Оно свидетельствовало о том, что правящий бургомистр действительно принял решение об отказе от встречи с Хрущевым крайне неохотно.1 А на следующий день, 18 января, в заявлении по западноберлинскому радио Брандт сказал: «Я хочу со всей официальностью заявить, что советская сторона вела себя корректно. Все, что можно было требовать в смысле формы, срока и содержания такой беседы, было соблюдено. Я по — прежнему убежден, что готовность к такой встрече без всяких иллюзий с премьер-министром Советского Союза была и остается правильной»
[78].
[79]
Амрен, оправдывая свои действия, приведшие к срыву встречи, заявил корреспондентам агентства ДПА: «После того, как Ульбрихт отказался предоставить пропуска (в Восточный Берлин — Р. Д.) и подтвердил полное единство с Хрущевым, нельзя было выбрать более неподходящее время, чтобы по собственной инициативе устраивать встречу с Хрущевым в Восточном Берлине. Как раз в нынешней обстановке не следует создавать впечатления, что советская неуступчивость принесет плоды на сепаратных переговорах с берлинским сенатом. Оснований дня такой позиции (у ХДС — Р. Д.) было тем больше, что ни один из членов сената не мог надеяться на какой-нибудь деловой положительный результат беседы с Хрущевым. Поэтому, как только ХДС узнал об этом, он с самого начала заявил категорический протест против таких намерений … При нынешнем политическом положении ХДС не мог содействовать такой встрече. Связанные с нею опасения подтверждались тем обстоятельством, что бургомистр (т. е. Амрен — Р. Д.), вопреки обычаю, не был привлечен к предварительным беседам и был поставлен в известность об установленных с советской стороной контактах только позднее»
[80].
С критикой в адрес Брандта выступил также «депутат»
[81] бундесрата от Западного Берлина, член ХДС профессор Ф. Фриденсбург. Какое бы это произвело впечатление, сказал он, если бы вдруг в печати появилась фотография Хрущева и Брандта с рюмками водки в руках, и одновременно на проволочном заграждении в Берлине был застрелен человек
[82].
Срыв встречи Брандта с Хрущевым не могло не комментировать правление СДПГ. 21 января оно заявило, что было проинформировано о возможной встрече, а также о предварительных консультациях Брандта с тремя западными державами и канцлером Аденауэром. СДПГ заявила тогда, что «беседа должна состояться и что партия одобряет намерение Брандта»
[83].
Вместе с тем представитель правления партии уклончиво ответил на вопрос, соответствуют ли действительности сведения, что заместитель председателя СДПГ Венер был против встречи Брандта с Хрущевым. Все же из его ответов следовало, что в руководстве СДПГ не было единого мнения в отношении намерения Брандта встретиться с советским лидером. Брандт, сказал представитель правления, хотел побеседовать с Хрущевым не в качестве заместителя председателя СДПГ, а как правящий бургомистр Западного Берлина.
С острой критикой, выдержанной в демагогических тонах, на Брандта обрушился первый секретарь правления СЕПГ Западного Берлина Г. Данелиус. В интервью восточногерманскому агенству АДН 23 января он заявил, что Брандт стал пленником аденауэровской партии ХДС, когда уступил под ее нажимом и отказался от встречи с Хрущевым. «Если Брандт, — сказал Данелиус, — в ущерб населению позволяет впрячь его в колесницу политики ХДС, значит еще раз подтверждается, что нет никакой разницы между политикой Аденауэра и позицией таких ведущих социал-демократов, как Брандт». Брандт, продолжал Данелиус, просил о беседе с Хрущевым из тактических предвыборных соображений. «ХДС не разрешил эту встречу. Брандт же, подчинившийся желанию ХДС, говорит о шантаже. Как бургомистр, Брандт имеет право вести также беседы. Кроме того, он располагает большинством голосов как в городском собрании депутатов, так и в сенате. Следовательно, ХДС не может шантажировать Брандта, если он не хочет, чтобы его шантажировали»
[84].
Позиция Брандта, заключил из всего этого Данелиус, снова показала, что от СДПГ не приходится ожидать изменения западноберлинской политики. Отсюда вывод: «Единственная партия, учитывающая пожелания западных берлинцев и поэтому выдвигающая требования мира и разрядки напряженности путем переговоров, — это СЕПГ Западного Берлина. Об этом должно подумать население на предстоящих выборах в местные органы самоуправления»
[85].
Советское посольство в ГДР, однако, хорошо понимало разницу между политикой Аденауэра и позицией Брандта, о чем свидетельствуют и уже упоминавшаяся публикация П. А. Абрасимова
[86], и многочисленные донесения советских дипломатов в МИД СССР. Понимал это, вероятно, и сам Данелиус, но партийные интересы заставляли его прибегать к этим пропагандистским и демагогическим высказываниям.
Для выяснения вопроса о том, как готовилась несостоявшаяся встреча и каким могло быть ее содержание, большое значение имеют две памятные записки, подготовленные по указанию Брандта. Их содержание было обнародовано 23 января агентством ДПА.
Одна из них представляла собой перечень «особенно бесчеловечных последствий, вызванных возведением стены». В ней прежде всего говорилось о том, что жители Западного Берлина — это единственные во всем мире люди, которые не могут поехать в Восточный Берлин, и что для такого положения нет ни малейшей разумной причины. Далее подчеркивалась жестокость и бессмысленность приказа восточногерманским пограничникам открывать огонь при попытках бегства из ГДР
[87].
