Сравнение нот западных держав с нотой Советского правительства от 23 марта 1965 г. свидетельствует о том, что наиболее острые противоречия противоборствовавших сторон были по двум принципиальным вопросам: о федеральном присутствии в Западном Берлине, включая право бундестага собираться в этом городе, и о доступе в Западный Берлин. Но действия СССР не угрожали непосредственно безопасности города и были связаны с конкретной акцией ФРГ — проведением заседания бундестага. Советским Союзом не ставился вопрос о пребывании трех держав в Берлине. Поэтому, несмотря на взаимный обмен обвинениями и предостережениями, стороны оставили открытым путь к деэскалации конфликта, вызванного апрельскими событиями в Западном Берлине и вокруг него.
Сессия бундестага была проведена поспешно, в течение одного дня — 7 апреля 1965 г. Почти половина депутатов не явилась в зал заседаний. Рев двигателей советских самолетов вряд ли вдохновлял парламентариев на успешную работу. Не воодушевляло их и то, что, несмотря на приглашение, на заседании отсутствовали американский, английский и французский коменданты Западного Берлина. Открывая заседание, Герстенмайер заверил депутатов, что «право бундестага заседать в Берлине является неприкосновенным»
[347]. Но это заявление не сделало заседание бундестага более эффективным.
На вопрос о том, какой тактики будет придерживаться СССР в берлинских делах после заседания бундестага, во многом давало ответ выступление Л. И. Брежнева в Варшаве 8 апреля 1965 г. Это заседание он назвал «новой политической провокацией западногерманских реваншистов, еще одной попыткой заявить свои претензии на то, что не принадлежит ФРГ»
[348].
По мнению Брежнева, федеральный канцлер Эрхард и другие инициаторы этой «парламентской экскурсии» и сами ни на минуту не надеялись приобрести хоть крупицу прав на Западный Берлин. «Они, конечно, прекрасно знают, — продолжал советский лидер, — что этот город, расположенный в центре Германской Демократической Республики, не имеет никакого отношения к ФРГ… Западногерманские политики не такие наивные люди, чтобы полагать, будто трюки, подобные заграничным выездным сессиям бундестага, могут что-либо изменить в этих общеизвестных фактах». Все это, по словам Брежнева, в Бонне понимают, но, тем не менее, «не могут удержаться от фокусов, которые ставят их же самих в нелепое положение в глазах всего мира. Видимо, реваншистский зуд — эта такая болезнь, которая сильнее здравого смысла»
[349].
Брежнев дал крайне негативную оценку общей направленности политического курса ФРГ, которую он охарактеризовал как «откровенный оплот милитаризма и реакции в Европе». Основной смысл ее внешней политики Брежнев свел к продолжению попыток помешать разрядке напряженности и вызвать новый накал международной атмосферы. «Они видны на каждом шагу, — подчеркнул он. — Этим же целям, конечно, служат и провокационные манипуляции в отношении Западного Берлина»
[350].
Что касается позиции СССР по Западному Берлину в будущем, то из слов Брежнева можно было сделать вывод, что она не изменится. «Мы предлагаем, как известно, — заявил Первый секретарь ЦК КПС, — договориться о германском мирном урегулировании, о нормализации положения в Западном Берлине»
[351]. Примечательно, что Брежнев, как и Косыгин в выступлении 1 марта 1965 г., говорил не о нормализации положения в Западном Берлине на основе германского мирного урегулирования, а отдельно о мирном урегулировании и отдельно о нормализации положения в Западном Берлине. Это можно было расценивать как готовность советского руководства договориться с западными державами только по Западному Берлину, не привязывая возможную договоренность к германскому мирному урегулированию. С другой стороны, острая критика Брежневым боннского правительства говорила о том, что СССР пойдет на переговоры о такой договоренности лишь при условии внесения существенных корректив во внешнеполитический курс ФРГ.
Несмотря на жесткость высказываний Брежнева, многие влиятельные средства массовой информации ФРГ и западных держав положительно оценивали их общую направленность. Так, журнал «Шпигель», например, писал: «Глава советской партии Брежнев… со всей ясностью лишил каверзную акцию Ульбрихта (попытку усиления напряженности вокруг Западного Берлина — Р. Д.) ее остроты: „Сегодня, заявил русский лидер в Варшаве, здесь (в Европе) не существует непосредственной опасности войны“»
[352]. Большинство ведущих органов печати западных стран исходили из того, что СССР не будет предпринимать новых жестких мер в отношении Западного Берлина.
После завершения заседания бундестага и выступления Брежнева в Варшаве нервозность вокруг Западного Берлина начала спадать, хотя учения ГСВГ и ННА продолжались до 11 апреля 1965 г. Расчеты тех, кто ожидал дальнейшей эскалации напряженность, не оправдались.
В тот же день, когда Брежнев выразил свое отношение к событиям, происшедшим в Западном Берлине и вокруг него, с изложением своей точки зрения выступило и правительство ГДР. Первый заместитель министра иностранных дел и государственный секретарь ГДР О. Винцер заявил 8 апреля 1965 г. на заседании Государственного Совета ГДР, что «противоправный созыв бундестага в Западном Берлине не может рассматриваться в отдельности сам по себе» и что «боннское правительство систематически предпринимает попытки холодной оккупации Западного Берлина как провокации ФРГ»
[353].
Введя в политический лексикон ГДР выражение «холодная оккупация» Западного Берлина Федеративной Республикой, Винцер сосредоточил свои усилия на доказательстве противоправности действий ФРГ. «С правой и географической точки зрения, — заявил он, — Берлин является столицей Германской Демократической Республики. При этом ничего не меняет и тот факт, что западные державы после раскола Германии раскололи также и Берлин, и сохранили в Западном Берлине, как и прежде, оккупационный режим. Любая ссылка на соглашение четырех держав несостоятельна, так как боннская реваншистская политика, атомное вооружение и стратегия выдвинутых рубежей противоречат духу и букве всех соглашений четырех держав, заключенных по окончанию войны с Германией»
[354].
Винцер прокомментировал также заявление представителя государственного департамента США, который, отвечая на вопрос о правомерности заседания бундестага в Западном Берлине, сказал: «Я отвечаю да, мы (США — Р. Д.) действительно дали свое согласие». Но, по мнению Винцера, США «не имеют никаких… прав в Западном Берлине и на Западный Берлин. А тот, кто не имеет прав, не может их передавать другим»
[355].
