Подобные публикации в центральном органе СЕПГ не могли не затруднять любые возможности взаимопонимания с США, даже по второстепенным вопросам. Советское посольство информировало МИД об этих высказываниях ведущей газеты ГДР, но не комментировало их.
Бескомпромиссность позиции ГДР, педантично отслеживавшей все попытки ФРГ представить Западный Берлин как федеральную землю, наглядно иллюстрирует следующий пример. 10 мая 1967 г. начиналась очередная велогонка мира. В состав команды ФРГ входил велогонщик из Западного Берлина Эберт. Предварительные переговоры по линии оргбюро велогонки показали, что требовать исключения Эберта из западногерманской команды не представлялось возможным, так как в этом случае ФРГ отказалась бы от участия в соревновании, а это, в свою очередь, могло привести к бойкоту велогонки со стороны других западноевропейских стран. В связи с этим «немецкие друзья» приняли решение именовать западногерманскую команду в печати, по радио и телевидению ГДР как «смешанную команду ФРГ и Западного Берлина». МИД ГДР обратился к посольству СССР в Берлине с просьбой, чтобы советская сторона поддержала решение ГДР и тоже именовала западно-германскую команду в своих средствах массовой информации как смешанную команду ФРГ и Западного Берлина. С аналогичной просьбой «немецкие друзья» обратились и к другим социалистическим странам
[457].
Отказать «друзьям» было невозможно, хотя обычно средства массовой информации называли команды так, как они названы в официальных документах. Советские спортивные комментаторы, говоря о команде ФРГ, чаще всего употребляли простую и всем понятную фразу — «команда западных немцев».
В конце мая 1967 г. советская дипломатия могла отметить определенный успех своей политики в Берлине. Согласно сообщению П. А. Абрасимова В. С. Семенову, 3 июня стало известно, что 24 мая союзная комендатура трех держав в Западном Берлине направила президенту западноберлинской городской палаты депутатов письмо, в котором указала сенату и депутатам палаты на действующие международно-правовые нормы, «исключающие рассмотрение Берлина в качестве полноправной земли ФРГ». Союзная комендатура заявила, что сенат и палата депутатов должны исходить из того, что «Берлин не может прямо управляться федерацией». Этого принципа они должны придерживаться и в отношении действий судов
[458].
По имевшейся у посольства информации, формальным поводом для такого шага трех держав послужило решение федерального конституционного суда, который объявил себя правомочным рассматривать конституционные жалобы берлинцев, касавшиеся решений федеральных органов и федеральных судов, действовавших в Берлине с согласия союзников
[459].
Однако в политических кругах Западного Берлина, подчеркивалось в сообщении посольства Семенову, высказывалось предложение, согласно которому «в действительности американцы и англичане, обеспокоенные обострением обстановки на Ближнем Востоке, стремятся таким путем „застраховать себя от каких-либо случайностей, ограничив пределы вовлечения Берлина в состав ФРГ“, чтобы не давать СССР и ГДР в настоящее время повода для каких-либо акций против них в Западном Берлине»
[460].
Летом 1967 г. особую актуальность приобрел вопрос о возможности и методах распространения на Западный Берлин чрезвычайного законодательства ФРГ. Этому вопросу было посвящено письмо советского посла в ГДР от 26 июля 1967 г. послам трех западных держав в ФРГ. В письме говорилось, что в настоящее время предпринимается попытка «распространить на Западный Берлин антидемократическое чрезвычайное законодательство ФРГ, включить город в систему проводимых в Западной Германии военных приготовлений, создать юридические рычаги для ограничения прав и свобод западноберлинских партий, общественных, профсоюзных и молодежных организаций, а также отдельных граждан и установления полицейского контроля над ними»
[461].
В письме советского посла отмечалось, что осуществление планировавшихся мер военно-мобилизационного характера в Западном Берлине «могло бы затронуть интересы безопасности СССР и союзных с ним государств, что естественно не осталось бы без надлежащего ответа со всеми вытекающими отсюда последствиями»
[462]. Эту фразу можно было рассматривать как угрозу прибегнуть к контрмерам, но об их содержании и форме оставалось только гадать.
В заключение своего письма П. А. Абрасимов повторил тезис, согласно которому «попытки втягивания Западного Берлина в той или иной форме в систему чрезвычайного законодательства несовместимы с международным статусом этого города как особого политического образования и противоречат интересам поддержания мира и спокойствия в этом районе Европы»
[463].
Три державы не согласились ни с характеристикой Абрасимовым чрезвычайного законодательства, ни с трактовкой им международного статуса Западного Берлина как особого политического образования. 1 сентября 1967 г. послы США, Англии и Франции в Бонне направили идентичные по содержанию ответные письма Абрасимову. В них категорически отвергалась советская характеристика чрезвычайного законодательства, которое «в соответствии с демократической парламентской процедурой находится в настоящее время на рассмотрении парламента Федеративной Республики Германии в Бонне». Эта характеристика «ни в коем случае не соответствует действительности, поскольку положения, относящиеся к содержащемуся в таком законодательстве чрезвычайному положению, не будут прямо или косвенно распространены на Берлин»
[464].
Вместе с тем послы трех держав в ФРГ напоминали послу СССР в ГДР, что четырехсторонний статус Берлина, в основе которого лежат четырехсторонние соглашения и решения, на которые он ссылается, «распространяются на весь Берлин, а не только на западные секторы. Это положение постоянно игнорируется в советском секторе города».
Резюме ответных писем трех послов было сформулировано так: «Вряд ли удобно Советскому правительству, которое отошло от своей ответственности в этих вопросах в советском секторе Берлина, критиковать происходящие события в западных секторах. Тем не менее, господин Абрасимов, можете быть уверены, что касающиеся Берлина мероприятия, проводимые тремя державами, не нарушают и не нарушат действующие четырехсторонние соглашения и постановления, относящиеся ко всему Берлину»
[465].
Сравнение письма Абрасимова с письмами послов трех держав показывает, что позиции сторон и по чрезвычайному законодательству ФРГ, и по юридическим аспектам применения его положений в Западном Берлине, были диаметрально противоположными. Что же касается «надлежащего ответа» со стороны СССР на распространение чрезвычайного законодательства на Западный Берлин, то в официальных документах правительств западных держав этот вопрос не затрагивался, а средства массовой информации трактовали его по-разному. Одни из них видели во фразе о «надлежащем ответе» скрытую угрозу в адрес ФРГ и западных держав, другие же считали ее обычным «политическим трафаретом».
