Дело заключалось не в том, что СССР исчерпал возможности давления на противоположную сторону. Просто Москва не искала обострения положения, которое, как подчеркивал Фалин, не вписывалось в стратегический контекст. А он был спланирован так, «чтобы игрой света и теней вселять надежду в немцев: примирение, согласие, сотрудничество с Востоком дает избавление от гнетущих тревог и неустроенностей, перспективу откроет никак не эскалация противоборства»
[665].
Путь к разрядке, по мнению советского руководства, лежал через поиск компромисса с СДПГ и ее лидером В. Брандтом. Последний, правда, занял жесткую позицию в вопросе о выборах президента ФРГ в Западном Берлине, в результате чего, по мнению российского историка А. М. Филитова, и «случился своего рода „мини-кризис“»
[666].
Поиск точек сближения с окружением Брандта вызвал осуждение в руководящих кругах ГДР. «Ободренные силовым решением кризиса в ЧССР и используя колебания Брандта в проведении политики разрядки, — подчеркивал Филитов, — они активно стремились торпедировать курс на разрядку»
[667].
Позиции СССР и ГДР существенно различались и в подходе к некоторым аспектам «третьего берлинского кризиса». Шютц в связи с этим заявил 3 марта: «В то время как советская сторона в заявлениях и газетных статьях неоднократно отрицала, что Федеральное собрание и решения по поводу облегчения участи людей в Берлине неразрывно связаны друг с другом, ГДР исходила из прямой связи между этими двумя вопросами»
[668].
В результате «третьего берлинского кризиса» СССР не добился отказа ФРГ от проведения выборов федерального президента в Западном Берлине, хотя и хотел бы этого. Но советское руководство не было готово пожертвовать ради этой цели перспективой взаимопонимания с СДПГ и Брандтом, тем более, что во время мартовских событий до очередных выборов в бундестаг ФРГ оставалось всего полгода. Поэтому игра восточной стороны «бронетанковыми мускулами» имела больше демонстративно-показной характер, чем свидетельствовала о серьезности намерений СССР «любыми путями» помешать выборам президента ФРГ в Западном Берлине.
С другой стороны, исход «третьего берлинского кризиса» еще раз показал и Советскому Союзу, и западным державам, что существуют границы их возможностей в Берлине и переступать эти границы нельзя. Переговоры по Берлину лучше конфронтации в этом городе — к такому выводу все больше склонялись влиятельные круги западных стран. Критическая ситуация вокруг Западного Берлина во многом способствовала установлению в феврале 1969 г. секретного канала связи между послом СССР в США А. Ф. Добрыниным и помощником президента США по национальной безопасности Г. Киссинджером
[669]. К. Шютц, возвратившись из США, где он принимал участие в похоронах бывшего президента США Д. Эйзенхауэра, заявил 3 апреля 1969 г., что, по его мнению, «президент Никсон будет готов обсудить с Советским Союзом проблему разумного изменения нынешнего статус-кво в Берлине»
[670].
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в информации посольства СССР в Бонне «О выборах нового президента ФРГ», направленной в МИД 10 марта 1969 г., лишь вскользь упоминалось, что Федеральное собрание «незаконно» проводилось в Западном Берлине
[671]. Ни о «провокационном характере этой затеи», ни даже об обострении ситуации вокруг Западного Берлина речь в этом документе не шла. Вместе с тем в информации посольства подчеркивалось, что, согласно широко распространенному в Бонне мнению, избрание на пост президента ФРГ такого либерального политического деятеля как Г. Хайнеманн
[672] может стать нужным «противовесом» в государственном руководстве ФРГ таким реакционно-консервативным политикам ФРГ, как федеральный канцлер Кизингер, президент бундестага фон Хассель, федеральный министр Штраус
[673]. Отмечалось также, что «впервые за 20-летний период существования Федеративной Республики пост главы государства переходит к представителю социал-демократической партии, находившейся весь послевоенный период вплоть до 1966 г. в Бонне в оппозиции»
[674].
Победа Хайнеманна на выборах президента ФРГ была проявлением проходившего в западногерманском обществе сдвига в соотношении политических сил в пользу социал-демократов во главе с Брандтом. Этот сдвиг в случае победы на выборах в бундестаг в сентябре 1969 г. открывал перспективу перемен во внешней политике ФРГ, прежде всего улучшения отношений с СССР и его союзниками. Способствовать такому сдвигу, а не усиливать конфронтацию вокруг Западного Берлина — этот приоритет в политике СССР начал вырисовываться уже в дни «третьего берлинского кризиса».
3.2. Советская дипломатия и договоренность о четырехсторонних переговорах по Западному Берлину
В 1968 г. как в Москве, так и в столицах трех западных держав Вашингтоне, Лондоне и Париже мало кто мог предположить, что примерно через 2 года начнутся четырехсторонние переговоры по Западному Берлину. Но именно тогда, в 1968 г., заведующий Третьим европейским отделом МИД СССР В. М. Фалин с согласия министра иностранных дел А. А. Громыко дал указание сотрудникам референтуры по Западному Берлину разработать позицию Советского Союза для переговоров по всему комплексу вопросов, касающихся Западного Берлина. К весне 1969 г. это поручение было выполнено. В основе советской позиции лежал тезис о незыблемости Потсдамских договоренностей. Предусматривалось, в частности, что СССР в любой момент мог потребовать от западных властей отчета о выполнении ими своих оккупационных обязанностей в Западном Берлине
[675].
Сейчас трудно ответить на вопрос, насколько объективно референтура МИД по Западному Берлину оценивала готовность трех западных держав к компромиссу и могла ли стать разработанная ею концепция основой для переговоров. Однако сам факт разработки этой концепции свидетельствовал о том, что советская дипломатия старалась держать дверь к переговорам по Западному Берлину открытой.
