Впрочем, отсутствие у Хрущёва намерений заключить германский мирный договор и таким путём «нормализовать положение в Западном Берлине» проявилось значительно раньше — уже через 5 месяцев после возведения Берлинской стены. На заседании Президиума ЦК КПСС 8 января 1962 г. он заявил, что не видит особых выгод, которые принесло бы Советскому Союзу подписание германского мирного договора. Перейдя к образным выражениям, Хрущёв сказал, что в условиях открытых границ с ГДР Западный Берлин представлял собой кость, которая «давала довольно воспалительный процесс в нашем горле. Когда стену закрыли, мы эту кость вынули и всадили своему врагу, и теперь эта кость работает не против нас, а за нас»
[759].
По мнению А. М. Филитова, Ульбрихт «рассматривал закрытие границ в Берлине как первый шаг к заключению мирного договора с ГДР и к „неограниченному суверенитету“…, тогда как для советского руководства эта акция означала финал, завершение „повестки дня“, заданной инициативами 1958 — начала 1959 гг»
[760].
Вместе с тем А. М. Филитов выдвинул гипотезу о том, что Хрущёв с самого начала кризиса планировал именно закрытие границы в Берлине, и ничего более, что и сам кризис был им развязан именно с этой целью. Согласно этой гипотезе, ни проект «вольного города Западный Берлин», ни проект мирного договора не имели оперативного характера и не мыслились как серьёзная основа для переговоров, тем более — для достижения соглашения. И то, и другое должно было служить своего рода «дымовой завесой», предназначенной для того, чтобы скрыть главную цель — закрытие границы в Берлине
[761].
Реализация этого проекта, продолжает автор, требовала сохранения его в глубокой тайне; не только внешний мир, но и собственный внешнеполитический аппарат пребывали в полной уверенности, что проекты «вольного города» и мирного договора носят оперативный характер, что именно они предназначены для реализации. Тайна была сохранена, и это обеспечило успех операции. Советская дипломатия, подчёркивает Филитов, «вполне преуспела в том, чтобы внушить западным партнёрам нужное представление о серьёзности советских намерений по превращению Западного Берлина в „вольный город“ и по заключению сепаратного мирного договора с ГДР»
[762].
Гипотеза Филитова заслуживает пристального внимания, но он не приводит прямых доказательств того, что у Хрущёва был именно такой расчёт. А ведь можно предположить, то Хрущёв, проявляя инициативу в отношении Западного Берлина, надеялся «выдавить» из города западные державы. Можно предположить и другое: советский лидер пытался использовать Западный Берлин в качестве орудия давления на западные державы по всему комплексу международных проблем или просто действовал по принципу «куда кривая выведет»
[763].
Если согласиться с гипотезой А. М. Филитова, то процесс постепенного отхода советской дипломатии от проекта «вольного города» сводился к снятию «дымовой завесы» и переходу к политике сохранения статус-кво, сложившегося после 13 августа 1961 г. Если же считать, что Хрущёв действительно хотел заставить западные державы уйти из Западного Берлина или пытался оказать на них давление по всему комплексу международных дел, используя Западный Берлин как «болевую точку» Запада, то этот процесс можно сравнить с организованным отступлением, но не на «заранее подготовленные рубежи», а на позиции, которые создавались и укреплялись в процессе отступления. Само это «отступление» больше походило даже не на отвод войск, а на их передислокацию, потому что одна из главных целей была достигнута — границы в Берлине были закрыты и западная часть города перестала быть «костью в горле социалистического содружества».
Сохранение статус-кво, сложившегося после закрытия границы, не означало, по мнению СССР, его консервации. Оно могло и даже должно было быть улучшено, разумеется, в пользу Москвы и её союзников, особенно ГДР. Желательны были компромиссы, допускавшие даже частичные уступки западной стороне. Но одно должно было оставаться незыблемым — «кость в горле Запада» в виде Берлинской стены. Она стала единственным реальным результатом «кризисной дипломатии» Хрущёва. Эта стена была построена именно по его инициативе.
Выступление Хрущёва на VI съезде СЕПГ, означавшее, что проекты «вольного города» и германского мирного договора отложены на неопределённый срок, положило начало временному затишью в берлинском вопросе. Но оно было предвестником перемен. Их первым реальным проявлением стало предложение советского посольства в ГДР МИДу СССР выступить с инициативой промежуточного соглашения по Западному Берлину. Хотя оно принципиально отличалось от того, что предлагал Брандт и было направлено на «вытеснение» западных держав из Западного Берлина, сам факт появления проекта промежуточного соглашения свидетельствовал о том, что в среде советской дипломатии уже начался пересмотр официальной концепции СССР в отношении Западного Берлина.
Предположение о том, что советское руководство постепенно отходило от концепции «вольного города» и готовилось заменить её новой, более мягкой концепцией, подтверждается и поведением Хрущёва во время визита в ГДР в конце июня — начале июля 1963 г. Советский лидер вёл себя сдержанно и осторожно, избегая шагов и высказываний, которые могли бы обострить обстановку в Берлине и вокруг него.
Во второй половине 1963 г. упоминания о «вольном городе» звучали всё реже, и почти ничего не говорилось о заключении германского мирного договора. Зато в документах советского посольства в ГДР всё чаще встречалась формулировка «особое политическое образование», которая стала промежуточной между концепциями «вольного города» и «самостоятельной политической единицы» Западный Берлин.
Смещение акцентов в берлинской политике Советского Союза объяснялось общими тенденциями в отношениях между Востоком и Западом, особенно между СССР и США, изменениями в позиции Брандта и победой коалиции СДПГ — СвДП на выборах в западноберлинскую городскую палату депутатов в феврале 1963 г., ухудшением отношений между советским и китайским руководством, внутренними проблемами, стоявшими в СССР перед руководством страны и Хрущёвым лично. Весной 1964 г. идея замены проекта «вольного города» концепцией «самостоятельной политической единицы» сформировалась окончательно. В международно-правовом плане она была зафиксирована в 6-ой статье Договора о дружбе, взаимной помощи и сотрудничестве между СССР и ГДР от 12 июня 1964 г. Статья гласила, что СССР и ГДР рассматривают Западный Берлин ка «самостоятельную единицу». По мнению Брандта, лишь с подписанием этого договора завершился второй берлинский кризис, вызванный ультиматумом Хрущёва от 27 ноября 1958 г.
