Иную версию «истории с переводом» излагает бывший посол СССР в ФРГ В. М. Фалин. Он пишет, что Брандт в разговоре с ним посетовал на то, как тяжело продвигалась выработка согласованного немецкого перевода четырехстороннего документа по Берлину. «Вчера, — продолжал федеральный канцлер, — переговоры (именно переговоры) закончились. В ключевом слове („тайз“) делегат ГДР пошел навстречу нашим настояниям. Так вот, после обнародования факта — немецкий текст согласован — делегат ФРГ был извещен, что представителя ГДР „неправильно поняли“ и что сторона ГДР остается при прежнем своем толковании. Следовательно, версия ГДР будет расходиться с версией ФРГ»
[732].
По сообщениям служб ФРГ, продолжал Брандт, «делегат ГДР предпринял сознательный обман. Так называемое „неправильное понимание“ было заранее спланировано. И самое прискорбное — этот обман в качестве некоего выхода из тупика подсказан вашим дипломатом. Сведения получены от источника, который пользуется нашим полным доверием. Надеюсь, вы допускаете, что мои коллеги и я осведомлены о многом из происходящего в коридорах власти ГДР? Наш боннский дом, предполагаю, тоже весьма прозрачен. Поэтому коварство на обеих сторонах себя не окупает»
[733].
Фалин ответил: «Брежнев и Громыко немедленно узнают все только что мною услышанное. Я обращу их внимание на то, что из Берлина в Москву поступает препарированная информация, требующая критического к себе отношения. При личной встрече с Генеральным секретарем скажу в предельно прямых выражениях, что, начиная большое дело, от мелких козней и подвохов нужно отмежеваться. Любой капитал, политический в особенности, — это прежде всего доверие. А доверием можно злоупотребить только раз. Если я не встречу отклика у Брежнева, считайте, что в Бонне сменится советский посол»
[734].
Уже после предписания четырехстороннего соглашения Фалин 15 сентября сообщил Брежневу, что он телеграфировал в Москву об этом разговоре. Громыко сказал Генеральному секретарю, что он по телефону изложил ему содержание телеграммы, после чего под предлогом какой-то встречи с согласия Брежнева ушел, пообещав позже позвонить.
После этого по совету Генерального секретаря Фалин направился в МИД к Громыко. Министр встретил его не очень приветливо и сказал: «Между прочим, я разговаривал с Абрасимовым. Не подтверждает он версии Брандта. Напротив, решительно оспаривает ее. Не вижу причин верить ему меньше, чем западным немцам. „…И вам“ не присовокупил, хотя определенно давал почувствовать»
[735]. Отношения между министром и послом в Бонне складывались, вероятно, не самым лучшим образом и имели, мягко говоря, не очень дружественный характер.
Позже Е. М. Самотейкин
[736] рассказывал Фалину: «За завтраком в Ореанде 16 сентября Брежневу докладывается актуальная информация. Очередь доходит до разведсводок. Одна из них подоспела как нельзя кстати, воспроизводя твое сообщение накануне. Леонид Ильич резюмировал: „А Фалин-то прав!“»
[737].
Правительства четырех держав согласились с текстом, разработанным послами. Его одобрили также правительства ГДР и ФРГ и сенат Западного Берлина. В частности, Совет Министров ГДР 24 августа 1971 г. «с удовлетворением констатировал, что послам четырех держав удалось в ходе переговоров достичь такой договоренности по Западному Берлину, которая способствует разрядке напряженности в центре Европы». Правительство ГДР дало «особо высокую оценку настойчивой и конструктивной мирной политике правительства СССР, которая внесла решающий вклад в успешное завершение переговоров. Результаты длительных переговоров являются выражением успешной внешней политики СССР. Они имеют большое значение для ГДР, для совместно разработанной и согласованной внешней политики социалистического содружества и всех сил в мире, в том числе и в ФРГ, которые выступают за мир и разрядку»
[738].
Совет министров, «основываясь на полном единстве взглядов с Советским Союзом по вопросам Западного Берлина», подчеркнул также свою готовность содействовать, как и прежде, «путем конструктивных предложений и переговоров вступлению соглашения в силу». Правительство ГДР выразило «глубокую благодарность Советскому Союзу за достигнутое соглашение, которое полностью отвечает интересам ГДР»
[739].
3 сентября 1971 г., через 10 дней после тридцать третьей встречи послов, П. А. Абрасимов, К. Раш, Р. Джеклинг и Ж.-В Сованьярг в здании бывшего Союзного контрольного совета в Западном Берлине в торжественной обстановке подписали Четырехстороннее соглашение. Марафон, длившийся 16 месяцев и 27 дней, успешно завершился.
После парафирования документов послы выступили с краткими заявлениями. Они «единодушно отметили большое значение этого соглашения как пример успешного решения международных проблем и историческую важность достигнутых договоренностей, которые явились крупным шагом вперед в урегулировании одной из самых сложных проблем в Европе»
[740]. Абрасимов, в частности, сказал: «Договоренность четырех сторон является разумным балансом взаимных интересов. Было бы неверно подходить к ней с точки зрения того, кому она дает больше выгод или преимуществ. От этого соглашения выигрывают все, потому что выигрывает дело мира, разрядки и сотрудничества»
[741].
Подобную же точку зрения выразил и К. Раш. «Ясно одно, — подчеркнул он, — это не такое соглашение, которое было бы триумфом для той или другой страны или, более того, для какой-либо из стран, участвующих в переговорах. Это соглашение, цель которого заключается в принесении путем практических улучшений пользы людям, а не национальным интересам»
[742].
Соглашение от 3 сентября 1971 г. высоко оценили руководители четырех держав. Л. И. Брежнев отмечал, что оно «создает хорошие предпосылки для оздоровления обстановки в центре Европы, устранения трений и осложнений в связи с Западным Берлином, которые в прошлом не раз отравляли политическую обстановку в этом районе. Соглашение исходит из сложившихся на европейском континенте территориальных и политических реальностей, полностью учитывает суверенные права и интересы Германской Демократической Республики. Оно способствует повышению международного авторитета социалистического немецкого государства, его роли и влияния в международных делах»
[743]. Советский лидер подчеркивал, что «подписание Четырехстороннего соглашения должно благотворно сказаться на решении других назревших проблем европейкой и мировой политики. Советский Союз вместе с другими братскими социалистическими странами будет и далее прилагать усилия в этом направлении»
[744].
