Крупнейшее племя, населяющее север Йемена на границе с Хиджазом, отмечает Г. Астахов, – это племя бану хаилид, сохранившее нравы седой старины и перешедшие от предков нравы и обычаи.
Преодолев горы, делегация, наконец, прибыла в один из древнейших городов мира, в г. Сана’а’, в «вечную столицу», как ее называет Г. Астахов, «основанную в недосягаемой глазу историка древности». Внутренние стены дома, в котором они остановились, сообщает Г. Астахов, были расписаны строками из произведений древних арабских поэтов и ставшими крылатыми изречениями ушедших в легенды прославленных правителей и мудрецов.
Дворцовый люд, адъютантов и слуг короля, в народе именовали «детьми имама».
Напомним читателю, что переговоры о заключении договора проходили в г. Сана’а’ в июне-июле 1928 г. Во время аудиенции у имама Г. А. Астахов вручил ему письмо наркома иностранных дел Г. В. Чичерина (от 08.05.1928). В нем говорилось о готовности советского правительства к нормализации торговых и политических отношений между двумя странами. В знак дружбы между народами Йемена и Советского Союза, их нерушимости и прочности, как подчеркнул Г. Астахов, он передал имаму Йахйе памятный подарок от советского правительства – обоюдоострый меч.
В инструкции Г. А. Астахову от 07.05.1928 г. Л. М. Карахан акцентировал его внимание на том, чтобы в ходе переговоров с йеменскими властями «закрепить возможность постоянной работы в Йемене нашей торговой агентуры». Она должна была, как отмечал Л. М. Карахан, до направления в Йемен «политического представительства» временно исполнять функции «по обеспечению наших политических интересов в Йемене».
Йемен, как явствует из этой инструкции, рассматривался советским руководством в качестве одного из звеньев в цепи восточных государств, которые, по замыслу Москвы, должны были противостоять на Востоке противникам Москвы в лице крупных западных держав, прежде всего Англии. Всячески содействуя «укреплению политической и экономической самостоятельности Йемена», советской ипломати, отмечалось в инструкции, вменялось также в обязанность ориентировать руководство Йемена на установление «дружественных и тесных связей» с Ибн Са’удом, Турцией, Персией, Афганистаном и Абиссинией, «подводя их к идее» о «целесообразности сближения восточных государств» в целях укрепления их международного положения (15).
О первой аудиенции у короля Г. Астахов вспоминал так. Во дворце имама, где располагались покои короля и его канцелярия, проживал в свое время турецкий генерал-губернатор. Советскую делегацию проводили в «большую, убранную коврами комнату в полуевропейском стиле, с креслами и столом». Встреча началась беседой с Рагибом. Буквально через несколько минут вошел имам. Мы приподнялись, «поздоровались по-европейски» и затем все вместе уселись за стол. Такая встреча иноземцев, как выяснилось впоследствии из разговора с Рагибом, была дворцовой формой приема «иноверцев», хорошо продуманной протокольной службой короля. Дело в том, что имаму – не к лицу «вставать перед “неверными”», но в то же время ему и не хочется выглядеть человеком невоспитанным, «встречая своих гостей сидя». Поэтому и появилась такая форма, «не задевающая достоинства ни той, ни другой стороны».
Имам Йахйа, одетый в халат, «опоясанный саблей, с четками в руках», напоминал собой «персонаж из библейских времен». Слегка тучный, с окладистой бородой, он был «активен, внимателен и восприимчив в разговоре»; глаза его, то и дело, «перебегали с одного собеседника на другого». В качестве толмача выступал Рагиб-бей. То, что говорил имам, он переводил на французский язык, а то, что мы – на арабский.
Имам был человеком, «ни разу в своей жизни не побывавшим за границей, ни разу не видевшим моря и льда, парохода и железной дороги», но, вместе с тем, «прекрасно ориентированным в проблемах мировой политики» и досконально знавшим обо всем, что происходило в его королевстве. Больше, чем любой европейский монарх, замечает Г. Астахов, имам Йахйа мог сказать о себе, что «государство – это я». Ибо в «его руках находились армия и государственный аппарат, казна и неисчислимое личное богатство в виде запасов золота и сокровищ, унаследованных от предков». У него был «высокий религиозный авторитет». Ему принадлежали «лучшие земли в стране, лучшие дома и сады в столице и близ нее». В его «закрома стекалась лучшая часть кофейного урожая». К нему перешло «все изъятое у турок имущество». Он владел «зачатками индустрии» в столице: «электростанцией, типографией и купленным у итальянцев оружейным заводиком, хлопкоочистительной машиной и мельницей». В полном смысле этого слова «имам Йахй в Йемене и царствовал, и управлял им».
Согласно завету предков, отмечает Г. Астахов, имам зейдитов «должен выделяться доблестью, мужеством и благочестием». И все это имаму Йахйе было присуще. В подчинении у него находилось в то время не менее двух тысяч шейхов.
Поделился Г. Астахов своими впечатлениями и собранными им сведениями и о двух старших сыновьях имама, Ахмаде и Мухаммаде. Второй сын имама, Мухаммад, губернатор Ходейды, был, «как его с иронией характеризовали йеменские сановники, философом, поэтом и мечтателем». Жил скромно, не в пример остальной знати, владевшей богатыми дворцами и большими гаремами. Писал стихи. «Внимательно знакомился» с поступавшей в Йемен египетской прессой. Водил автомобиль и даже летал на аэроплане. Отличался мягкостью характера и доверчивостью.
Полной противоположностью ему был его старший брат, Ахмад, – «мощный, свирепый вояка, наводивший страх и трепет на подчиненных». Имел привычку «постоянно держать возле себя змею и леопарда, и тем вгонять в холодный пот приходивших к нему сановников».
Кроме этих двоих, сообщает Г. Астахов, имелось у имама «еще 7–8 сыновей детского и отроческого возраста». Их обучали иностранным языкам.
Среди чиновников имама, с которыми ему довелось общаться, помимо Рагиб-бея, «ведавшего сектором внешней политики и прессой», у Г. Астахова сложилось высокое мнение о кади ‘Абдалле, занимавшегося «почти всеми военными делами, а также вопросами промышленности и финансов». Этого человека, «с окладистой бородой, умными, выразительными глазами», считали «премьером кабинета министров, в котором все – от министров до уборщиков помещений – скромно величали себя “рабами имама”». Кади ‘Абдалле, по словам Г. Астахова, были присущи «незаурядное политическое чутье, знание и понимание основных задач йеменской государственности». Он был «частью почвенной йеменской верхушки, йеменцем до мозга костей», «горячим поборником идеи индустриализации страны». Мечтал о «создании текстильной промышленности на базе прекрасного йеменского хлопка и о разработках запасов угля».
Из записок Г. Астахова следует, что прибытие советской делегации в Йемен сильно встревожило итальянцев, бессовестно «доивших» имама и поставлявших ему всяческий хлам. «Наши противники не дремали», – пишет он. «Милейший» итальянский доктор, он же их местный агент, покинул Ходейду накануне нашего отъезда в Сана’а’ и прибыл в столицу на своем авто за три дня до нас. Находясь там, целиком и полностью употребил все это время на «лихорадочную работу, настраивая против нас как самого короля, так и его наиболее авторитетных советников».
