Надо сказать, отмечает Г. Астахов, что имам настороженно и недоверчиво относился к иностранцам. На этом и решил сыграть итальянец. Дело в том, что по опыту работы с теми же итальянцами имам убедился, что они его «на каждом шагу готовы были надуть, сплавить старье за бешеные деньги». Так, из четырех присланных ими аэропланов «некоторое время полетал лишь один, остальные даже не удалось завести». Присланные ими винтовки были устаревших образцов, «времен итало-абиссинской войны», а приобретенные у них, за «баснословную цену», автомобили – старыми и негодными. И неслучайно поэтому, резюмирует Г. Астахов, слова «итальянский товар» стали в Йемене «обозначением всякой дряни», рухляди и старья (16).
Несмотря на козни итальянцев, проект текста Договора о дружбе и торговле между СССР и Йеменским Королевством Г. А. Астахов все же с Рагибом-беем подготовил и доставил в Москву, вместе с письмом имама (от 14.07.1928 г.) Г. В. Чичерину. В этом письме указывалось, что «большим спросом» в Йемене пользовались в то время «русский керосин, мыло, сахар, спички и некоторые другие товары»; высказывалось пожелание насчет расширения их поставок на йеменский рынок. «… Что же касается обмена политическими представителями, – писал имам Йахйа, – то мы дали товарищу Астахову устные и, по нашему мнению, убедительные разъяснения в том, что задержка в этом вопросе объясняется требованиями момента в нашей стране; и что в будущем, после устранения причин этой задержки, Ваш представитель будет принят. Пусть эта задержка, – подчеркивал имам, – не послужит причиной каких-либо колебаний в деле развития торговых связей…» (17).
В сентябре 1928 г., с согласованным текстом договора, Г. А. Астахов возвратился в Йемен. Прибыл на борту парохода «Михаил Фрунзе», который пришел в Ходейду из Одессы с грузом товаров в рамках утвержденной советским правительством программы «коммерческих рейсов в Йемен». В ходе нового раунда переговоров был согласован окончательный текст Договора о дружбе и торговле. Подписание его состоялось в г. Сана’а’, 1 ноября 1928 г., сроком на 10 лет. ЦИК ратифицировал договор 29.01.1929, а король Йахйа -24.06.1929 г. В тот же день в г. Сана’а’ прошел обмен ратификационными грамотами и договор вступил в силу (24 июня 1929 г.).
Согласно этому договору между сторонами устанавливались «нормальные официальные отношения». СССР признавал «полную и абсолютную независимость» Йеменского королевства. Стороны обязывались всячески «облегчать торговый обмен между обоими государствами». С йеменской стороны договор подписал Мухаммад Рагиб-бей, глава внешнеполитического ведомства Йемена, а с советской – Г. А. Астахов (18). По выражению Мухаммада Рагиб-бея заключение данного договора «положило начало советско-йеменскому сближению».
Подписание Москвой Договора о дружбе и торговле с Йеменским королевством, отмечал заместитель наркома по иностранным делам Л. М. Карахан, имело целью оказать йеменскому независимому государству содействие в плане расширения его «международно-правового признания». В преамбуле договора указывалось, что он основывается на «взаимном равенстве» сторон, его заключивших.
Прощаясь с Г. А. Астаховым (04.11.1928), премьер-министр Йемена заявил, что «ждет успешных результатов от установления отношений с СССР», а министр иностранных дел Йемена Рагиб-бей информировал его о том, что в Йемене «хотели бы как можно скорее видеть у себя постоянного советского представителя де-факто» (19). Данное высказывание Рагиб-бея, опытного дипломата и человека из ближайшего окружения имама, дает основания полагать, что присутствие советского представителя в Сана’а’ йеменская сторона намеревалась использовать в качестве одного из инструментов в работе по выстраиванию отношений с Англией и Италией.
Особый акцент во встречах и беседах с А. Г. Астаховым, как следует из его отчетов, министр иностранных дел Йемена Рагиб-бей делал на заинтересованности йеменской стороны в получении советского оружия, в первую очередь зенитных установок для борьбы с английскими аэропланами в военных операциях с британцами в Йемене. Недвусмысленно давал понять, что в случае их поставок, Йемен был бы готов принять на службу советских военных инструкторов. Более того, «координировать свои действия с СССР» в случае войны Англии с Советским Союзом; совершать в отношении нее диверсионные акции в Адене и Баб-эль-Мандебском проливе (20).
Вскоре после подписания советско-йеменского договора Москва направила в Ходейду пароход «Коммунист», доставивший новую партию товаров из Одессы. При их разгрузке (09.02.1929) присутствовал сын имама, его наместник в Ходейде, принц Мухаммад.
Представляется, что небезынтересным для читателя будет узнать об одном малоизвестном факте, связанном с одним из участников переговоров по вопросу о заключении советско-йеменского Договора о дружбе и торговле. Речь идет о Мухаммаде Рагибе, министре иностранных дел, инициировавшим установление контактов Йемена с Советской Россией.
Рагиб-бей, турок по национальности, в 1918 г., после распада Османской империи, перешел на службу к имаму Йахйе. В начале XX столетия он состоял в штате турецкого внешнеполитического ведомства. Занимал должность первого секретаря посольства Османской империи в Санкт-Петербурге, где познакомился с россиянкой Людмилой Волковой. Она вышла за него замуж и родила ему двух дочерей. Одна из них, ‘Азиза, как отмечает в своих работах, посвященных Йемену, О. Г. Герасимов, стала женой принца Касима, брата короля Ахмада, в резиденции которого в г. Сана’а’ и разместилась впоследствии советская дипломатическая миссия.
Вот что пишет о нем в своей книге «По Йемену» Г. Астахов. Перед первой аудиенцией у короля у нас состоялась встреча и беседа с его министром иностранных дел Рагиб-беем, «худощавым седым стариком с… клинообразной бородкой и острыми пронизывающими насквозь глазами». Одет он был в «синюю мантию, перехваченную через плечо широкой лентой зеленого сукна»; обут – в «лакированные европейские ботинки»; голову его венчала большая белая чалма. К всеобщему нашему изумлению, приветствуя нас, он произнес «несколько галантных французских фраз». Оказалось, что «под внешностью арабского лукавого царедворца» скрывался образованный турок, хорошо усвоивший в бытность его на дипломатической службе «тон и манеры великосветских салонов Европы». Рагиб-бей являл собой яркий тип представителя тех турок, «которые, придя в Йемен, как завоеватели и колониальные администраторы, настолько… сжились с этой страной, что остались в ней и после падения турецкой власти». Рагиб-бей – «старый оттоманский служака». Работал в посольствах в Петербурге, Париже и Вене. Затем занимал административные посты в турецких колониальных администрациях в ряде стран, в том числе в Йемене, где его и застала Первая мировая война, «на посту губернатора одного из санджаков (округов) этой страны». Вернулся после окончания войны в Турцию. «Приспособиться к новой обстановке не сумел». Возвратился в Йемен и перешел на службу к имаму, как десятки других бывших турецких чиновников, офицеров и учителей. «При их активном участии создавалась йеменская регулярная армия» и новый административный аппарат.
В разговоре с нами, отмечает Г. Астахов, Рагиб-бей «увлекся воспоминаниями о своем пребывании в Петербурге, перебирая в памяти имена царских министров, описывая балы и приемы Зимнего дворца, и на ломаном русском языке припоминая начальные слова… цыганских романсов». Понадобилось время, чтобы Рагиб-бей понял, что перед ним – люди совершенно другой страны, «далеко не походящей на его незабвенный, блестящий Петербург с великолепными дворцами, балами, цыганами, лихачами на тройках, икрой и балыками» (21).
