Лошадь именитой арабской породы (таковыми считаются кухайлан, сиглави, абайан, хамдани и хабдан) приобрел в свое время для коннозаводчиков Советской России Карим Хакимов, легенда советской дипломатии в Аравии, когда он работал в Йемене. Вместе с родословной отправил ее пароходом в Одессу. В сопроводительной записке в тамошнее агентство НКИД особо отметил, что к пересылаемому им «ценному жеребцу по имени ‘Азиз» прилагается родословная на арабском языке, «с именами предков до 36 колена». Жеребец ‘Азиз, сообщал К. Хакимов, лошадь в Йемене и Неджде – известная: «происходит от матки Кухайлат ал-‘аджуз ал-а’авад-жийа». Родина коня – земли на востоке Йемена (10).
Согласно одному из преданий, бытующих в племенах Йемена, первую лошадь арабам Йемена подарил царь Соломон – во время посещения Иерусалима представителями знатных йеменских племен. Прибыли они в «град городов» для передачи поздравлений «царю царей» (Соломону) по случаю его договора о дружбе и торговле с царицей Билкис, владычицей царства Сабейского. Готовясь к возвращению на родину, гости поинтересовались у «мудрейшего из мужей», смог бы он, оказавшись на их месте, налегке, без достаточных запасов воды и продовольствия, достичь по суше царства «мудрейшей из женщин». Ответом царя Соломона был подарок неведомого йеменцам до тех пор животного – великолепного скакуна, на котором царь рекомендовал им охотиться в пути на газелей. Поскольку совет этот дал йеменцам сам мудрый Соломон, то они решили к нему прислушаться. И лошадь, действительно, помогла им справиться с трудностями пути. Она-то, якобы, и стала прародительницей знаменитых чистокровных йеменских скакунов, широко разошедшихся со временем по землям Аравии вместе с мигрировавшими из Йемена племенами.
Знаменитый исследователь Аравии Карстен Нибур, оставивший в своем «Описание Аравии» яркие воспоминания о Йемене 1765 г., упоминает о городе Дамаре, где, как он пишет, разводили тогда самых лучших йеменских лошадей чистой арабской породы.
В прошлом на соседние племена, как повествуют своды аравийской старины, часто нападали с одной единственной целью, – чтобы захватить лошадей чистой арабской породы. Самой желанной военной добычей в землях Аравии были тогда верблюдицы и кобылицы. В глазах бедуинов эти животные имели такую ценность, что племя, шедшее на противника, воздерживалось от сшибки с ним, если он, согласно обычаю предков, отдавал их добровольно.
По существовавшей традиции, хвосты погибавших в боях лошадей, которых йеменцы и другие арабы Аравии величали «друзьями, потерянными в сражениях», непременно в старину отрубали и приторачивали к седлам – в память об их верности и преданности человеку.
Песчаную пустыню кочевники-йеменцы сравнивали в прошлом с морем, оазисы – с островами в нем, а верблюда – с судном в море песка. Как острова в водах морей и океанов не доступны для человека без корабля, говорили они, повторяя изречение знаменитого арабского историка Ибн Халдуна (1332–1406), так и оазисы в пустыне – вне его досягаемости без верблюда. Верблюд – это «корабль пустыни», не терпящий крушений в «океане песка». Дромадер – это «грузовой экспресс» Аравии, и самое быстрое и надежное средство для доставки почты. Так отзывались об этом животном известные путешественники-исследователи «Острова арабов». Аравия – это «мать верблюдов», сказывали многие из них. Нелестные слова и насмешки по адресу его верблюда, рассказывает российский востоковед-арабист М. Машанов, бедуин воспринимал как обращенные к нему лично, и мстил за это.
Истинный бедуин, отмечали в информационно-справочных материалах дипломаты Российской империи, – это не пастух-скотовод, а кочевник-верблюдовод. Бедуины – это «аристократы пустыни», «люди верблюдов». Долгое время верблюд являлся своего рода «твердой общеаравийской валютой». На любом рынке на него можно было обменять все необходимые для повседневной жизни товары.
В Древнем Хадрамауте существовал обычай погребения верблюда вместе с его умершим хозяином. Своды аравийской старины повествуют, что, воздавая почести воину, павшему на поле боя, или ушедшему из жизни человеку, гостеприимному и щедрому, их верховым верблюдицам в знак скорби по этим людям обрезали уши. Животное, подвергавшееся ритуалу «выражения печали», получало полную свободу: могло беспрепятственно бродить повсюду, где и когда захочет. «Покушаться» на такое животное, то есть питаться его молоком или использовать в каких-либо других целях, считалось поступком недостойным.
Поскольку Аллах, как гласит легенда, сотворила верблюда из того же куска глины, что и первого человека, Адама, и финиковую пальму, то верблюд для жителя Аравийской пустыни, по выражению бедуинов, – «брат», а финиковая пальма – «сестра». «Клянусь верблюдом», – часто выкрикивают в пылу споров кочевники-йеменцы и сегодня. Для них нарушить такую клятву – значит лишиться благоволения судьбы. Ведь «счастье в пустыне, – как поучали предки, – шествует нога в ногу с верблюдом». Часто в разговоре с иноземцем, когда речь заходит о верблюде, йеменцы повторяют ставшие в Аравии крылатыми слова «праведного» халифа ‘Умара, сказавшего однажды в кругу друзей, что «араб торжествует только там, куда ведет его верблюд».
Каждый верблюд у кочевников Йемена помечен васмом, племенным знаком. Ставят его на боку животного.
Непременный элемент «декора» шатра йеменского бедуина и в наши дни – верблюжьи седла (шаддад или хаулани). Седло шаддад крепится на горбе верблюда и имеет две луки. В былые времена, во время войн, это позволяло усаживать на верблюда по два человека, спереди и сзади, спинами друг к другу, и лучше обеспечивать защиту воинов от стрел и мечей противника. Вторая седельная конструкция, хаулани, крепится на крупе животного, а вьючные сумы располагаются позади горба.
«Верблюд – это часть человеческого сердца», «Каков верблюд – таков и хозяин», – любят повторять бедуины Тихамы поговорки предков. «Смерть – это черный верблюд. Рано или поздно, – сказывают аксакалы пустыни, – человек должен будет сесть на него и пересечь порог жизни».
Отмечая такое качество верблюда, как верность своему хозяину, кочевник-йеменец непременно упомянет о том, что в Коране содержится 99 священных имен-эпитетов Аллаха. И подчеркнет, что сотое имя Творца и Владыки миров, известное, согласно преданию, одному Пророку Мухаммаду, Он открыл только своей любимой верблюдице; и «род верблюжий» держит его в секрете и поныне (11).
Сказания и легенды племен Йемена сообщают, что одним из развлечений у владык сабейских было посещение «мест охоты на слонов». Притом не только в близлежащих к Нижней Аравии «землях зинджей», в Абиссинии, к примеру, но и а Аш-Ша’ме, в царстве Катна, располагавшемся на территории, входящей сегодня в состав Сирии. Одно время оно соперничало в Средиземноморье даже с Египтом. Речь идет о временах фараонов Тутмоса III (XV в. до н. э.; за свои военные походы он получил у египтологов прозвище Наполеона Египетского) и его сына Аминхатепа II. Имеются в летописях сведения о том, что поохотиться на слонов в местечко Нийи, что неподалеку от Катны, завоеванной Тутмосом III, фараон этот приглашал и подвластных ему правителей из арабских уделов на Аравийском побережье Красного моря. В древности охота на слонов в землях нынешнего Арабского Востока являлась одним из любимых развлечений владык и князей, а предметы, инкрустированные слоновой костью, прежде всего троны властелинов и рукоятки их мечей и кинжалов, – элементом царского престижа. Популярным местом охоты на слонов среди венценосных особ как раз и слыло (невероятно, но факт) – царство Катна. Славилось оно, к слову, и торговлей янтарем, шедшим на Восток из нынешней Балтии.
