Книга Черные реки сердца, страница 159. Автор книги Дин Кунц

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Черные реки сердца»

Cтраница 159

Рассказав про эти подвалы, какими они были, когда он пришел сюда на крик женщины, разбудивший его, Спенсер не мог дальше продолжать рассказ. Он продолжал говорить, по крайней мере ему так казалось, но потом понял, что слова застревают у него в горле. Его губы двигались, но не было слышно ни звука, в комнате царила тишина.

Наконец он издал высокий, резкий, короткий, почти детский вскрик страдания, похожий на тот крик, который вырвал его из сна в ту далекую июльскую ночь. И таким же стал следующий крик, встряхнувший его и освободивший от паралича. Он спрятал лицо в ладони и стоял, сотрясаясь от горя. Его горе было настолько сильным, что он не пролил ни слезинки и не мог рыдать. Спенсер ждал, когда пройдет этот приступ отчаяния.

Элли понимала, что его не утешит ни прикосновение, ни слова.

Рокки, обладая радостной собачьей невинностью, считал, что горе можно облегчить, если как следует помахать хвостом, приласкаться или ласково лизнуть грустного хозяина. Он начал тереться о ноги Спенсера и махать хвостом. Потом он отошел в сторону — его старания оказались напрасны.

Неожиданно Спенсер снова заговорил. Слова возникли так же спонтанно, как минуту назад замерли у него на губах.

— Я снова услышал женский крик. Он доносился из глубины подвала. Крик не был слишком громким, это был не вопль, а скорее жалоба Богу. — Спенсер направился к последней двери в конце подвала. Элли и Рокки шли за ним. — Проходя мимо женщин в нишах, я вспомнил что-то, что случилось шесть лет назад, когда мне было восемь лет, — другой крик. Крик моей матери. В ту весеннюю ночь я проснулся, проголодавшись, и вылез из кровати, чтобы взять что-нибудь перекусить. На кухне в стеклянной банке с крышкой лежали свежие шоколадные печенья. Я отправился за ними вниз. В некоторых комнатах горел свет. Я думал, что увижу маму или отца. Но никого не было.

Спенсер остановился у черной двери в конце подвала, который для него всегда был катакомбами — подземным кладбищем, и им останется навсегда, несмотря на то, что отсюда убрали все тела.

Элли и Рокки стояли рядом с ним.

— В кухне было темно. Я собирался забрать с собой побольше печенья, гораздо больше того, что мне разрешали съесть за один раз. Я полез в банку, когда услышал крик. Он доносился снаружи. Из-за дома. Я подошел к окну, возле которого стоял стол, и раздвинул занавески. Моя мама бежала по газону от сарая к дому. Он… он бежал за ней и догнал ее во внутреннем дворике у бассейна. Резко повернул к себе и ударил ее. Он бил ее по лицу, она снова закричала. Он бил ее. Бил, бил, бил! Еще и еще раз. Резкие, короткие удары. Мою мамочку. Он бил ее кулаком. Она упала. Он ударил ее по голове. Он ногой ударил мою маму по голове. Она замолчала. Все закончилось так быстро. Все закончилось слишком быстро. Он глянул в сторону дома. Он не видел меня в темной кухне через узкую щелку между занавесками. Он поднял маму и понес ее во флигель. Я все это время стоял у окна. Потом я высыпал печенье в банку, закрыл ее крышкой и пошел наверх. Лег в постель и накрылся с головой…

— И ничего не вспоминали в течение шести лет? — спросила Элли.

Спенсер покачал головой:

— Я далеко запрятал это воспоминание. Именно поэтому я не мог спать при включенном кондиционере. Глубоко подсознательно, не догадываясь об этом, я боялся, что он может прийти за мной ночью и я не услышу его шагов из-за шума кондиционера.

— И в ту ночь, спустя шесть лет, окно в вашей комнате было открыто, и вы услышали другой крик…

— Он взволновал меня сильнее, чем я понимал это сам. Крик поднял меня с постели, привел к флигелю и сюда, вниз. И когда я шел к этой черной двери, на этот крик…

Элли протянула руку к ручке двери, но он удержал ее.

— Нет, не сейчас, — сказал он. — Я еще не готов снова войти туда.

Стою босиком на ледяном камне, потом подхожу к черной двери, переполненный страхом от всего, что я видел здесь сегодня. Но во мне еще живет и страх, рожденный той весенней ночью, когда мне было восемь лет. Этот страх подавлялся так долго, но вдруг он вырвался из моей души. Однако я нахожусь в том состоянии, когда уже не чувствуешь страха. Словами нельзя описать мои чувства. Я стою у черной двери, я ее касаюсь. Она такая черная, блестящая, как ночное небо без луны, отраженное на плоском безглазом лице пруда. Мне страшно, и я многого не понимаю. Мне одновременно восемь лет и четырнадцать, и я открываю дверь, чтобы спасти женщину, которая оставила кровавых птиц на двери. Но я еще хочу спасти и мою мать. Прошлое и настоящее слились воедино, и я вхожу в бойню.

Я открываю дверь в глубину, вокруг меня только ночь. Потолок над головой черный, как стены, а стены — черны, как пол. Пол похож на дорогу в ад. Обнаженная женщина в полубессознательном состоянии, окровавленная, с разбитыми губами, мотает головой, как бы пытаясь что-то отрицать. Она прикована к стальной плите. Кажется, что эта плита просто парит в темноте, потому что ее подпорки тоже черные. Единственная лампочка освещает только плиту. Лампочка в черном патроне плывет в пустоте, отражаясь в стальной плите мелкими точками, как какое-то небесное тело или луч резкого света, направляемый инквизитором, вообразившим себя богом. Мой отец весь в черном. Видны только его руки и лицо. Кажется, что они существуют отдельно от его тела, ведут свою собственную жизнь. Все напоминает последний этап создания нового существа. Из ниоткуда он достает тонкий блестящий шприц. На самом деле рядом с плитой находится шкафчик. Его не различишь в полной черноте — черное на черном.

Я кричу:

Нет, нет, нет!

И бросаюсь на него, чем сильно удивляю отца. Шприц исчезает в темноте, из которой и появился. Я отталкиваю отца от импровизированного стола, из света в страшную темноту, пока мы не врезаемся в стену в конце вселенной. Я кричу и бью его, но мне четырнадцать лет, и я очень худой. Отец находится в расцвете сил, он сильный и мускулистый.

Я пытаюсь ударить его ногой, но я босиком, и толку от удара мало. Отец легко поднимает меня, разворачивается — я словно парю в воздухе — и бьет меня спиной о твердую черноту. У меня захватывает дух. Он ударяет меня еще раз. У меня возникает жуткая боль в спине. Я чувствую дурноту, перед глазами расплывается темнота. Она поднимается откуда-то изнутри, и она чернее, чем темнота вокруг меня. Но женщина кричит еще раз, и ее голос помогает мне прогнать внутреннюю темноту, хотя я и не могу справиться с отцом.

Он прижимает меня к стене своим телом, он приподнимает меня над полом, его лицо прямо предо мной, пряди черных волос падают ему на лоб. Его глаза настолько темные, что походят на дыры, через которые я как будто вижу черноту позади отца.

Не бойся, не бойся, не бойся, мальчик. Мой малыш, мальчишка. Я тебя не обижу. Ты — моя кровь, мое семя, мое создание, мое дитя. Я тебя никогда не обижу. Все хорошо? Ты понимаешь меня? Да? Ты меня слышишь, сынуля, мой милый мальчик, мой милый малыш Мики, ты меня слышишь? Я рад, что ты здесь. Все должно было случиться рано или поздно. Лучше, что все уже случилось. Милый мальчик, мой милый мальчик! Я знаю, почему ты здесь, я знаю, почему ты пришел.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация