— Вы хорошо отнеслись ко мне.
— Может, я просто притворялась?
Она достала из куртки маленький фонарик и начала осматривать его левый глаз. Сначала она оттянула веко назад, а потом направила узкий луч прямо в зрачок. Спенсеру был неприятен свет. И вообще болело все. Холодный воздух причинял боль лицу. От боли у него все сильнее кружилась голова.
— Вы хорошо вели себя у Теды, и хорошо к ней относились.
— Может, я и тогда тоже притворялась, — заметила она, глядя в его правый глаз.
— Теду нельзя обмануть.
— Почему?
— Она — мудрая женщина. И она печет огромные шоколадные печенья.
Закончив осмотр глаз, она наклонила вперед его голову, чтобы посмотреть рану у него на затылке.
— Неприятная рана, она сейчас несколько подсохла, но ее нужно обработать и наложить швы.
— Ой!
— Сколько времени у вас шла кровь?
— Во сне не чувствуешь боли.
— Вы, наверное, потеряли много крови?
— Вот здесь сейчас очень больно.
— Потому что на этот раз вы не спите.
Он облизал пересохшие губы, язык был покрыт налетом.
— Мне хочется пить.
— Сейчас я вам дам попить, — сказала она, приподняв его подбородок пальцами. Она несколько раз легонько приподнимала, а потом наклоняла вниз его голову, и у него опять началось головокружение, но он смог спросить:
— Я не сплю? Вы в этом уверены?
— Абсолютно. — Она прикоснулась к его руке. — Вы можете сжать мою руку?
— Да.
— Попробуйте.
— Вот сейчас…
— Давайте.
— О-о-о.
Он попытался сжать ей руку.
— Ну, не так плохо, — заметила она.
— Мне это было приятно сделать.
— Вы крепко сжали руку, надеюсь, что у вас не поврежден позвоночник. Я думала, что все будет гораздо хуже.
У нее была крепкая теплая рука, и Спенсер сказал:
— Мне было приятно.
Он закрыл глаза и опять начал погружаться в темноту. Она ждала. Он снова открыл глаза, прежде чем темнота смогла поглотить его.
— Теперь вы можете отпустить мою руку, — сказала она.
— Это не сон, да?
— Нет, это не сон.
Она снова включила фонарик и направила луч света вниз, к его ногам.
— Все-таки очень странно, — сказал он. Она пыталась что-то разглядеть в тонком лучике света. — Мне это не снится, — продолжал он, — значит, у меня галлюцинации.
Она нажала на запор и расстегнула его пояс безопасности.
— Все нормально, — сказал Спенсер.
— Что «нормально»? — спросила она, выключая фонарик и пряча его в карман.
— Что вы пописали прямо на сиденье.
Она засмеялась.
— Мне нравится, как вы смеетесь.
Она все смеялась, пока осторожно пыталась освободить его от ремня.
— Вы никогда раньше не смеялись, — мягко сказал Спенсер.
— Ну, в последнее время я действительно мало смеялась, — заметила она.
— Нет, никогда раньше. Но вы и не лаяли тоже. — Она снова засмеялась. — Я собираюсь купить тебе новую резиновую косточку.
— Вы очень добры.
Он сказал:
— Все так интересно.
— Тут вы абсолютно правы.
— Все настолько реально.
— Но мне все кажется нереальным.
Хотя Спенсер не двигался, пока она освобождала его от ремня, все равно у него начала бешено кружиться голова, и перед ним мелькали три женщины. Все предметы в машине стали тоже троиться, как будто изображение было не в фокусе.
Спенсер боялся, что опять потеряет сознание, прежде чем успеет все высказать, и он начал говорить быстро и отрывисто, кусками предложений:
— Парень, ты настоящий друг. Правда. Ты такой друг, о котором можно мечтать.
— Сейчас нам придется несколько поднатужиться.
— Ты единственный мой друг.
— Хорошо, друг, мы подошли к самой сложной части. Как я смогу вытащить вас из этой рухляди, если вы не в состоянии помочь себе?
— Я могу себе помочь.
— Вы в этом уверены?
— Я служил в армии десантником. И еще я был полицейским.
— Да, я это знаю.
— Еще я занимался таэквандо.
— Это нам, безусловно, пригодится, если на нас нападет банда убийц-ниндзя. Но вам следует попытаться помочь мне вытащить вас отсюда.
— Я сумею немного помочь тебе.
— Да, нам, пожалуй, пора попытаться.
— Давай.
— Вы можете немного приподнять ноги и перекинуть их на мою сторону?
— Мне не хочется трогать крысу.
— Где крыса?
— Она уже мертва, но… вы же понимаете.
— Конечно.
— У меня очень кружится голова.
— Тогда давайте немного передохнем, совсем немного.
— У меня очень сильно кружится голова.
— Не нужно волноваться.
— Пока, — сказал он, и его опять подхватил черный вихрь, закрутил и понес прочь. Почему-то пока он несся в темноту, он вспоминал Тотошку, Дороти и страну Оз.
Задняя дверь флигеля ведет в короткий коридор. Я захожу внутрь. Кругом темно. Окон нет. Зеленый огонек охранной системы — «не готовы к включению» — светит со стены справа. Благодаря его свету я вижу, что в коридоре никого нет. Я оставляю дверь приоткрытой, как и было до того, как я вошел сюда.
Кажется, что я ступаю по совершенно черному полу, но на самом деле это чудесно отполированная сосна. Слева расположены ванная комната и кладовка, где держат припасы. Двери почти неразличимы при слабом свете. Зеленый огонек сигнальной системы похож: на странную нереальную иллюминацию, которая может привидеться во сне. Он не похож на настоящий свет неона. Справа расположена комната, где хранится картотека. Впереди, в конце коридора, есть дверь в большую галерею первого этажа, и оттуда лестница ведет в студию моего отца. Весь второй этаж — одна большая комната, скорее, зал. Именно там расположены большие окна, под которыми стоит фургон.
Я прислушиваюсь к темноте.
Она мне ничего не может подсказать.
Я стою как раз рядом с выключателем, но не прикасаюсь к нему.
В зеленоватой темноте я осторожно открываю дверь в ванную комнату. Вхожу внутрь. Жду, что раздастся какой-нибудь звук. Жду движения, удара. Ничего.
