Потом снова возник зал бара. И он сказал ей:
— Ты хороший человек.
— Ты этого не можешь знать.
— Теда.
— Теда о каждом думает, что он хороший человек.
— Она была так больна. Ты заботилась о ней.
— Только пару недель.
— Днем и ночью.
— Не такое уж великое дело.
— А теперь со мной.
— Я еще не выходила тебя.
— Чем больше я узнаю тебя, тем лучше ты оказываешься.
Она сказала:
— Черт возьми, может быть, я святая?
— Нет, просто хороший человек. Слишком саркастичный, чтобы быть святым.
Она засмеялась.
— Я не могу помогать тебе, чтобы нравиться, Спенсер Грант.
— Это очень мило. Начинаем узнавать друг друга.
— Ты полагаешь, мы этим занимаемся?
Импульсивно он произнес:
— Я люблю тебя.
Валери замолчала так надолго, что Спенсеру показалось, он снова потерял сознание.
Наконец она сказала:
— Ты бредишь.
— В этом нет.
— Я сменю тебе компресс.
— Я люблю тебя.
— Ты лучше успокойся, постарайся немного отдохнуть.
— Я всегда буду любить тебя.
— Успокойся, странный человек, — сказала она с выражением, какое, как он верил и надеялся, было проявлением нежности. — Просто успокойся и отдохни.
— Всегда, — повторил он.
Признавшись себе, что надежду он обрел в ней, Спенсер испытал такое облегчение, что погрузился в темноту без катакомб.
Спустя много времени, неуверенный, проснулся он или продолжает спать, в полусвете, который мог быть рассветом, сумерками, накалом лампы или холодным, без источника, свечением сна, Спенсер изумился, услышав, как он сам произнес:
— Майкл.
— Ах, ты пришел в себя, — сказала она.
— Майкл.
— Здесь нет никого по имени Майкл.
— Ты должна знать о нем, — заявил Спенсер.
— О'кей. Расскажи мне.
Ему хотелось бы видеть ее. Но перед глазами маячили свет и тень, не было даже расплывчатого силуэта. Он сказал:
— Ты должна знать, если… если собираешься быть со мной.
— Расскажи мне, — поддержала она его.
— Только не возненавидь меня, когда узнаешь.
— Я не так-то легко способна возненавидеть человека. Доверься мне и расскажи. Доверься. Спенсер. Кто это Майкл?
Его голос был прерывистым:
— Умер, когда ему было четырнадцать.
— Майкл был твоим другом?
— Он был мной. Умер в четырнадцать… не был похоронен, пока ему не стало шестнадцать.
— Майкл был ты?
— Обретался мертвым два года… потом я стал Спенсер.
— Это была твоя… это твоя фамилия была Майкл?
Тут он понял, что, должно быть, бодрствовал, не спал, потому что он никогда не чувствовал себя так скверно во сне, как в этот момент. Стремление раскрыться дальше не могло подавляться, хотя такое раскрытие означало агонию. Его сердце билось тяжело и часто, тайны пронизывали его болезненно, как иглы.
— Его фамилия была… именем дьявола.
— А каково было имя дьявола?
— Акблом, — сказал он, выплевывая ненавистные слоги.
— Акблом? Почему ты говоришь, что это имя дьявола?
— Ты не помнишь? Ты никогда не слышала?
— Полагаю, ты должен рассказать мне.
— У Майкла, до того как он стал Спенсером, — проговорил Спенсер, — у него был папа. Как все другие ребята, он имел… папу. Но… не такого, как другие папы. Имя его п-папы было… было… его имя было Стивен Акблом. Художник.
— О Господи!
— Не бойся меня, — взмолился он, его голос ломался, слова отчаяния вылетали одно за другим.
— Так ты тот мальчик?
— Не возненавидь меня.
— Почему я должна ненавидеть тебя?
— Потому что… я тот мальчик.
— Мальчик, который был героем, — сказала она.
— Нет.
— Да, ты им был.
— Я не смог спасти их.
— Но ты спас всех, кто мог последовать за ними.
От звука собственного голоса он дрожал сильнее, чем ранее от холодного дождя.
— Не смог спасти их.
— Все в порядке.
— Не смог спасти их.
Он почувствовал руку на своем лице. На своем шраме. Ощупывающую горячую линию его зажившего рубца.
— Бедный мой, бедный, — сказала она.
Вечером в субботу, сидя на краешке кресла в спальне Евы Джаммер, Рой Миро наблюдал примеры совершенства, которые ему не мог бы показать даже оборудованный самой наилучшей аппаратурой спутник.
На этот раз Ева не сняла атласные простыни и не использовала ароматические масла. У нее был новый — совершенно необычный — комплект игрушек. И хотя Миро был поражен, обнаружив, что такое возможно, но Ева достигла еще больших высот самоудовлетворения и еще сильнее возбудила Роя.
После ночи, посвященной систематизации Евиных совершенств, Рою пришлось набраться величайшего терпения для последовавшего несовершенного дня.
За весь воскресный день спутниковое наблюдение, вертолеты и пешие команды добились не больших успехов в обнаружении беглецов, чем накануне в субботу.
Оперативники в Кармеле, штат Калифорния, посланные туда в связи с откровениями Теды Давидович, сказавшей Гранту, что Ханна Рейни считала это место идеальным для жизни, восторгались красотой ландшафта, окутанного туманом и зимней прохладой. Однако не обнаружили никаких признаков разыскиваемой женщины.
Джон Клек из Оранж-Каунти прислал другой, строго составленный рапорт о том, что он не обнаружил никаких зацепок.
В Сан-Франциско агент, который собирал информацию о семействе Портов, узнал, что они умерли много лет назад, и чуть продвинулся, изучив документы. Он выяснил, что имущество Этель Порт перешло к Джорджу, имущество Джорджа перешло к их внуку — Спенсеру Гранту из Малибу, Калифорния, единственному отпрыску единственного ребенка Портов — Дженнифер. Ничто не указывало на личность его отца и на то, что Спенсер когда-либо носил другое имя.
В углу помещения, в котором размещался центр контроля спутникового наблюдения, Рой говорил по телефону с Томасом Саммертоном. Хотя было воскресенье, Саммертон находился в своем офисе в Вашингтоне, а не в имении в Вирджинии. Как всегда соблюдая меры безопасности, он откликнулся на звонок Роя фразой о неправильно набранном номере, а затем перезвонил ему по надежно защищенной линии, используя скрэмблер, подобный устройству на аппарате Роя.
