«Не пойму я, что с того? Не одна ты дудочкой владеть училась!» — не понял король.
«Не одна, — отвечала женщина. — Знаешь, почему за целый год побывала я всего в одном городе долины? Потому что долго бродила по горам, и слышала, как играют и поют простые горцы, их жёны и дочери. Дар, которым не хотел поделиться с тобой Гайселль, он бесплатно раздал им».
«Но как же?! — удивился правитель. — Ведь он утверждал, что никто не владеет подобным уменьем!»
«Так было, пока ты не заточил Гайселля на три года в колодец и не отрубил ему пальцы. Но став слепым, учитель прозрел. А ты, повелитель, хоть и имеешь соколиное зрение, так слеп и остался. Дудочка проста в обращение. Но народ твой уже играет на более сложных инструментах. Если на деревянную раму натянуть нити и конский волос, то получится лира. А если вылить из металла трубку с отверстиями, то выйдет флейта. Никто не будет делать стрелы и катапульты, покуда они могут делать барабаны и арфы. Никому не нужна война, кроме тебя, потому что им хочется слушать не крики раненых, а переливы песен. И учитель, как бы ты не старался убить его, не ушёл к праотцам. Ему нет нужды в пальцах, хоть серебряных, хоть из плоти и крови. Ему и дудочка больше не нужна. Он сам — музыка. Ветер привёл меня к его одинокому жилищу, травы нашептали мне его историю. Дерево, стоящее рядом, дало мне укрытие от дождя. Обрадовался Гайселль, увидев меня, но огорчился, узнав, куда я иду. А после научил меня одной несложной мелодии. Знаю я, господин, ты хочешь лишить меня жизни. Но прежде дай мне её сыграть для тебя. — И тогда достала женщина свою дудку и заиграла, и с каждым новым пассажем слабел король, пока не пал замертво к ногам женщины. В тот же момент в зал вошли остальные двадцать три ученика Гайселля. Обернулась к ним женщина и, заплакав, сказала: — Братья мои и сёстры, простите меня! Не хотелось мне, чтобы так всё закончилось. Скоро настанет мой час, ибо того, кто использует дар Гайселля во зло, ждёт неминуемая гибель. Я же убила человека, и каким бы подлым он не был, должна разделить его участь».
«Не кори себя, сестра, — отвечал мужчина, что вернулся к королю первым. — Ты поступила правильно».
«Не плачь, сестра, — поддержал музыкант, что вернулся вторым. — Мы готовы отдать наше умение, чтобы ты жила. Иди же к своему возлюбленному, и скажи ему, что горцы согласны на мир. И так как у нас не осталось законного правителя, пусть его брат им станет. Пока я путешествовал, много наслушался об этом достойном юноше. Он не менее смел и храбр, чем мы, горцы, и также благороден и добр, как истинный сын своей земли».
Йовилль (фрагмент 3)
— С тех пор оба наши народа живут в мире и согласии. Король долины женился на своей красавице, а его брат взял себе в жёны другую ученицу Гайселля. И с тех самых пор, чтобы закрепить узы между нашими народами, мужа горным принцессам выбирают из народа долины, — закончил свою утомительную речь жрец.
Слушавшие его претенденты согласно загомонили. Знали они эту историю, да только не все — в подробностях. Иные легенды ходили меж ними, эта же принадлежала горцам.
— Я слышал совсем другое. Горный король был добр и велик, и когда к нему пришёл Гайселль, сам, по своей воле, тот осыпал его всеми благами. За это беловолосый и научил властителя гор своим секретам. А потом попал в плен к нашему королю, который-то и отрубил несчастному пальцы, — послышалось с третьего ряда. Все обратили взгляды на сказавшего это юношу.
Звали его Бранслав, и происходил он из знатной графской семьи. Не только умом отличался он, но и красотой был не обделён. Светлые кудри спускались до широких плеч. Дорогие ткани обтягивали статную фигуру, да и черты лица Бранслава имел правильные, словно выточенные умелым скульптором.
— Какая неслыханная чушь! — Жрец покраснел от возмущения. — Это все горцы никак не могут признать, что один из их повелителей был ненормальным, властолюбивым, капризным…
— Господин Версиль, простите, — со своего места позади трибуны, на которой вещал жрец, встал высокий орлиноносый мужчина — второй министр горного властелина. — Вы можете сколь угодно перевирать нашу историю, но унижать кого-либо из наших покойных правителей я вам не позволю.
— Простите, ваше сиятельство, — стразу стушевался жрец. Был он лысоват, так что даже жреческая шапочка не могла покрыть его плешь, и во рту у него не хватало переднего зуба. Прокашлявшись, снова обратился жрец к собравшимся. — Что ж, думаю, пора нам приступить к самому ритуалу выбора. — И картинным жестом сорвал со стоящей радом клетки материю.
Все пятнадцать кандидатов на руку принцессы, дошедших до заключительного этапа отбора, устремили свои взгляды на сидящую внутри птицу — огромного белого ворона. Выглядел он, прямо сказать, неважно. Часть перьев у него вылезла, глаза слезились, к тому же ворону не доставало одной лапы.
— Хм! — Вслед за претендентами уставился жрец на птицу, словно не сам её сажал утром в клетку. — Я забыл упомянуть, что живший у третьего сына Тровиля ворон стал белым после смерти хозяина. Не люблю эту часть, но она звучит примерно так: «И когда брызнула кровь младшего из сынов на птичий труп, стали его перья белыми как ложащийся на землю снег. С тех пор все белые вороны утратили способность говорить. И если чёрного их собрата можно научить человеческим словам, то белые могут только каркать». По моему мнению, это не совсем правда. Просто белые вороны редки и никто не пытался их обучать.
— Он жрец или специалист по зверям? — толкнул графского сына сидящий рядом паренёк. Тот в ответ лишь пожал плечами.
Ему хотелось поскорее отправиться обратно в родной город, к отцу и двум сёстрам. Уже неделю Бранслав морился в столице, и каждый день проходил всё новые и новые испытания. Смотр женихов, как в простонародье называли ритуал выбора, был сам по себе почётен для его участников. Попасть в их число могли лишь неженатые мужчины подходящего возраста, имеющие титул не ниже седьмого ранга из двадцати установленных на островах. К таким счастливчикам относились крупные торговцы и землевладельцы, мэры городов, а также дворяне.
Все они должны были выдержать сложный экзамен на знание законов, истории, геральдики и языка. И хотя выходцы из долины не смели претендовать на горный трон (исключением, как видно, стал лишь брат того луноликого красавца, что правил три века назад), но они были обязаны в совершенстве владеть оружием, ездить верхом и обладать приятной внешностью.
Бранслав не знал, кто отвечает за оценку внешности претендентов, но накануне ему пришлось драться с «лучшим мечом гор» — угрюмым парнем, сидящим по левую руку от второго министра. Имени его не называлось, но все успели оценить технику горца. Таких финтов Бранслав, которыми владел его вчерашний соперник, даже не видел никогда, и едва смог свести бой к ничьей. Впрочем, для равнинников это уже была победа, большего от них никто не требовал. Некоторые до сих пор потирали синяки и делали перевязки порезов, но их хоть не унесли с поля на носилках, в отличие от тех несчастных, что провалили испытание. После него из сотни осталась жалкая горстка, и сейчас должно было решиться, кто же получит главный приз. Впрочем, Бранслав и так был доволен и в женихи совсем не рвался. Его больше соблазняла награда в тысячу золотых, полагающаяся всем дошедшим до финального испытания, на которые он рассчитывал отремонтировать родное поместье, и он уже представлял, как держит заветный кошель в руках.
