С точки зрения короля, жених, прежде всего, обязан был соответствовать определённым критериям, в число которых не входили такие как «нравится-не нравится». Занудный? Старый? Главное, чтобы мог сделать принцессе здоровых детишек и хоть как-то снять со старого короля груз ответственности за эту занозу. Но говорить такого дочери властитель не стал. А вновь созвав министров, попросил у них совета.
— Нельзя вмешиваться в течение отбора, — сказал седьмой.
— Традиция есть традиция, и не нам ломать сложившиеся устои, — поддакнул шестой министр. Остальные четверо сохраняли молчание, но по выражению их лиц было ясно: они солидарны с высказавшимися.
— А ты как думаешь? — вопрос был обращён ко второму министру.
— Всем известно, что результаты отбора зависят не от удачи или умений самих участников, а от общего решения обоих правителей. И все эти церемонии нужны лишь для красоты. Слепой жребий, как же… Ваша дочь, властитель, слишком своенравна, и мы не можем просто отмахнуться от её желаний, если хотим сохранить хорошие отношения с соседним государством. Пусть она присутствует на состязаниях, пусть слушает ответы кандидатов на вопросы комиссии, но делает это тайно, чтобы никто не узнал. И пусть сама выберет себе мужа. А если принцесса влюбится, то это ещё лучше. Любовь делает женщину покладистой. Может, в угоду мужу, она оставит меч и снова возьмётся за пяльцы, — положив перед собой на стол сцепленные ладони, отвечал тот.
Властитель гор тяжко вздохнул и мысленно пообещал, если план министра не сработает, поступить с ним как раньше поступали предки короля с казнокрадами: облить смолой, вывалять в перьях, а потом привязать к столбу на площади, чтобы каждый мог кинуть камень или плюнуть в преступника. Но озвучивать своё обещание не стал. Он искренне любил своего первого министра и не хотел портить с ним до времени отношения.
Одев в неприметное платье, принцессу отправили в долину под видом одной из служанок. Закалённая своими занятиями, она отлично перенесла путешествие, ни разу не пожаловавшись и не выдав себя ни словом, ни лишним жестом. Когда это было необходимо, девушка становилась послушной и очень понятливой. Когда это было необходимо ей, конечно же.
Всех иностранных гостей, как и пятьдесят, и сто лет назад, расположили в здании столичной ратуши. Принцессе пришлось ютиться с остальной обслугой женского пола в небольшой комнатке, больше похожей на каморку, но и тут Йовилль держалась на удивление спокойно и как-то даже безразлично. Министр, исполнявший при принцессе роль заботливого дядюшки, ежечасно спускался в её комнату из своих покоев, интересуясь: как её высочество спала, не холодно ли её высочеству, не жарко ли, не душно? За неделю отбора он, кажется, потерял полпуда веса и заработал болезнь коленей, отчего уже едва не слёг городской голова, отвечающий головой за здоровьем всех членов комиссии.
Испытания проводились каждый день, и ежедневно в восемь утра принцесса, одев свои невзрачные одежды и закрыв лицо согласно закону гор полупрозрачным платком, отправлялась вместе с «хозяином» в здание священного суда. Пока второй министр, три учёных мужа, славных своими достижениями в науках философских и прикладных, а также король долины сидели в высоких креслах и задавали претендентам на руку принцессы вопросы, сама Йовилль подслушивала, сидя прямо на полу за небольшой ширмой. Стеснённая обстановка её вовсе не беспокоила. Проковыряв в ширме дырочку, девушка рассматривала сменявших друг друга кандидатов и слушала, слушала… Никогда прежде ей не удавалось получить столько сведений из разных областей, так что под конец третьего дня она и думать забыла, зачем, собственно, приехала в долину. Чтобы хоть чем-то занять себя и не уснуть от монотонного бормотания некоторых отвечающих, Йовилль стала делать небольшие пометки в тонкой тетради. Та была взята вовсе для другой цели — записывать имена тех, кто вызовет у принцессы интерес, но пока сей список был прискорбно мал и размещался на половинке странице.
«Не пропадать же зря бумаге!» — решила практичная девушка, и теперь большую часть тетради занимали не слишком связные записи о древних правителях, налогах и правилах вступления во владение имуществом, перемежающиеся набросками особо выразительных мужских лиц.
— Следующий, — отослав очередного кандидата, потребовал второй министр. Именно он, а не король долины являлся председателем и главным распорядителем в одном лице.
Герольд, уставший по двадцать раз на дню ударять своей палкой, ограничился лишь зычным:
— Их милость, старший сын графа Дондре, Бранслав Гиней Дондре.
— Очень милый малый, — поделился мэр с таким видом, будто рассказывал государственную тайну.
Второй министр лишь отмахнулся. Ему было безразлично чьё угодно мнение, кроме мнения той, что сейчас жадно прижалась глазом к дыре в ширме.
Двери распахнулись, и в зал вошёл высокий светловолосый мужчина лет двадцати трёх — двадцати пяти. Принцесса затаила дыхания, рассматривая новенького. Взгляд любопытного глаза прошёлся снизу вверх, начиная с подошвы высоких сапог и заканчивая пером на берете. Потом пополз в обратном направлении, особенно задержавшись на приятном лице претендента и его льняных локонах. Претендент церемонно поклонился, улыбнулся комиссии и… участь его была в тот же миг окончательно решена.
— То, что нужно, — пропищала за ширмой Йовилль и отложила записи.
Йовилль (фрагмент 5)
Горный дворец поражал своим величием и неприступностью. В течение полутора веков его строили и перестраивали, пока он не приобрёл свой окончательный вид. Четыре высокие башни упирались острыми шпилями в небо, напоминая зубы невиданного чудища, толстые даже на вид стены возвышались над глубоким обрывом, не дающим врагам подобраться к дворцу с востока. А с запада его защищала своим каменным телом Мать-гора. Когда дневное светило вставало из-за далёкого кряжа, свет его отражался в многочисленных витражах, пуская блики на много вёрст вокруг. Древние строители постарались на славу, подвесив между крыльями замка многочисленные мостики и сделав его подобным затейливой игрушке.
Но внутри та игрушка была не менее чудно́й, чем снаружи. Все, что не отделали богатыми тканями и не завесили шкурами диких зверей, то украсили витиеватыми решётками. Недаром горцы были мастерами кузнечного дела. Колонны обвивали затейливые стебли с ветвями, балконы ограждали переплетения языков пламени, а под потолком парили на цепях, казавшиеся воздушными, светильники. Изголовья кроватей, подлокотники кресел, ножки столов — всё сверкало холодным металлическим блеском, и казалось, что железо и серебро, золото и латунь проросли из самих дворцовых камней, как прорастают по весне побеги из жирной тёмной почвы.
Извилистые коридоры сменялись просторными комнатами, лесенки могли оборваться в самый неподходящий момент, а двери маскировались под пёстрыми гобеленами или, вовсе, оказывались обманками. Но самая главная причуда замка крылась именно в расположении коридоров и комнат. Бранславу мнилось, что он вовсе их никогда не запомнит.
— Так что, если в первую брачную ночь я не явлюсь к вам в опочивальню, простите меня, — мрачно пошутил он после того, как их оставили наедине с невестой.
