Наследник гор (Часть 1)
Вечерняя прохлада ещё не остудила пышущий жаром асфальт и не загнала по домам прохожих. Седьмой час, солнце присело на крыши, чтобы вскоре окончательно спрятаться за ними, но пока его света хватало на то, чтобы рассмотреть мелкий газетный шрифт. Или, как в случае господина Свойтера, разобрать затейливый почерк на разрозненных листах, лежащих перед ним на столике уличного кафе. Господин Свойтер был сведущ в истории, а потому одна начинающая писательница посчитала его достойным того, чтобы стать редактором её первого серьёзного труда. Несколько дней назад, тщательно упакованная рукопись в тридцать страниц перешла из её изящных рук в надёжные руки вышеозначенного господина, и теперь текст усеивали не только многочисленные пометки, но и следы от всевозможных блюд и напитков. Редактором господин Свойтер был отличным, но предпочитал работать не в душном кабинете, а в более уютном месте. Таковым местом на данный момент являлось кафе «Ленни», точнее, его летняя веранда.
— Подлить? — Подавальщик с кофейником отвлёк посетителя от тщательного анализа очередного предложения.
— Пожалуй, — благосклонно кивнул тот.
Больше романов и истории редактор любил хороший кофе, выпивая порой по пять чашечек за раз. И хотя жена господина Свойтера много раз напоминала супругу о давлении, больных почках и прочей ерунде, которая «непременно сведёт тебя в могилу», сам мужчина придерживался иного мнения. Лишь благодаря кофеину он ещё ходил по земле. Нельзя отбирать у человека его маленькие радости, иначе жизнь станет пресной настолько, что лучше уж вовсе покончить с ней. Поэтому, пока госпожа Свойтер повторяла про больную печень и головокружения, её муж вечерами уходил из дома, чтобы посидеть вот так, со спокойной совестью дозволяя подавальщику доливать ему в чашку очередную порцию.
Ему шёл уже семьдесят третий год — возраст, достаточный для того, чтобы отвечать за собственные ошибки. Ибо, по убеждению редактора, мудрость — это есть талант отдавать себе отчёт в том, какой ты дурак, и при этом не требовать того же от других. Следуя этому определению, господин Свойтер был достаточно мудр. Во всяком случае, читая рукопись, он не ругался, а лишь многозначительно покашливал в пышные усы. Ему нравилось зачёркивать, нравилось переписывать и перекраивать чужую работу, но вовсе не из-за самодовольства, не из-за чувства превосходства над молоденькой писательницей. Для господина Свойтера редактура была сродни прополке огорода: чем тщательнее выдернешь сорняки, тем меньше вероятность того, что через неделю-две они взойдут снова. Девушка только училась выражать свои мысли, делая это слишком аккуратно, слишком…
— Угловато, — подобрал нужное слово господин мужчина.
— О, господин Свойтер!
К столику спешили ноги. Длинные ноги в модных узких штанах, которые редактор не смог опознать. Зато опознал голос, и немедленно поднял взгляд, чтобы поприветствовать своего старинного знакомого. В прямом смысле слова: с доктором Кримсом он был знаком столько, что оба и вспомнить не могли, сколько именно. Не то пятьдесят, не то шестьдесят лет. В общем, практически всю жизнь, то есть безумно долго.
Жестом подозвав не успевшего далеко отойти подавальщика, доктор попросил принести «самый лёгкий из имеющихся десертов» и вторую чашку. Только отдав все распоряжения, он вновь обратился к господину Свойтеру:
— Что это вы так увлечённо читаете?
Несмотря на многолетнюю связь, друзья никогда не опускались до панибратства. Особенно в присутствии других людей. И хотя когда-то каждая их встреча начиналась с шумных восклицаний в духе: «Эй, Эрик, как вчера домой дополз?!» — или: «Милый Сво, да ты сегодня просто чудно выглядишь! На какой барахолке отхватил этот пиджак?», — те времена давно остались позади. Да и как бы выглядели пожилые джентльмены, хлопающие друг друга по плечу и орущие на всю улицу? Естественно — смешно, если не сказать большее. К седине редактора и брюшку доктора прибавились степенность и сдержанность, и с ними же пришло умение без лишних слов выражать всю палитру порой обуревающих их чувств и впечатлений. Выражение глаз, повороты головы, случайные на первый взгляд жесты — всё это был их тайных код, составленный и понятный лишь господину Свойтеру и доктору Кримсу. Вместе они съели ни один пуд соли. А также не один мешок сахара, накостылял ни одному противнику… Короче говоря, были ближе друг другу чем братья, и вернее, чем собственные супруги.
— О, поистине удивительное чтиво, — отхлёбывая кофе, улыбнулся редактор. И чуть приподнял правый уголок рта. Никто бы другой и не заметил этого, но Кримс тут же смекнул, что его собеседник имеет в виду под «удивительным»:
— Все настолько ужасно?
— Нет. Сам предмет рукописи весьма любопытен. Вы ведь как-то увлекались легендами, если мне память не изменяет? — Господин Свойтер лукавил. Память у него была отличной. — Так вот, одна юная особа попросила меня заняться её работой в духе древних сказок. Только пока никакого духа я совершенно не чую. Да и сюжет, скажем, не слишком сказочен. Значит, история идёт об одном Сартийском княжиче. Точнее сказать, о знаменитом Эрителе. Вам ведь известно, что по рождению он не принадлежал к высокородному семейству? Так вот, моя знакомая попыталась на основе документов и разных сторонних источников воссоздать, пусть даже со многими допущениями, его биографию до того, как он стал сыном князя.
— Мне стало любопытно. — Фраза никак не сочеталась с равнодушной ленцой, с которой доктор развернул салфетку и неспешно расстелил её на своих коленях, посматривая при этом на приближающегося с его заказом подавальщика. — Вас не затруднит зачитать хотя бы несколько строчек?
— Отчего же? С радостью. Оговорюсь сразу: из меня не очень хороший чтец. Внучка утверждает, что моя монотонная речь является прекрасным средством от бессонницы. Так что, доктор, держитесь и не усните! Хм… ещё одно…
— Ох, не хотите — не читайте! — немедленно пошёл на попятную Кримс, приняв многочисленные оговорки друга за деликатный отказ.
— Нет, нет, вы всё неправильно поняли! — Иногда и у дружбы с полувековой выдержкой случаются осечки. — Просто я уже столько всего исправил… Уйма стрелок и прочего…
— Читайте, как есть. Как написано, — посоветовал доктор. — Начните, а там разберёмся, что к чему.
— Что ж, — вздох редактора вышел тяжёлым, но продолжил он довольно бодро. — Итак…
«Младенец не закричал, только слабо пискнул и замолк, молотя по воздуху вымазанными кровью ручонками. Пришлось повитухе развернуть его и несколько раз слегка шлёпнуть по попе — верный способ, чтобы новорождённый начал дышать. Приподнявшая на локтях, бледная, как побеленная стена за ней, мать попыталась рассмотреть, что творят с её дитятком, но широкая спина тётки перекрыла ей весь обзор. А там и силы оставили женщину, и она со стоном вновь опустилась на подушки».
— Хм, бледная, как побеленная, — задумчиво протянул доктор.
— Исправил, — тут же подхватил его мысль господин Свойтер. «Приподнявшись на локтях, мать попыталась рассмотреть, что там творят с её дитятком…» Так тоже не пойдёт. «Приподнявшись на локтях, мать попыталась рассмотреть за широкой спиной тётки, как там её дитя. Цветом её лицо не отличалось от побеленной стены». Уже лучше, хотя далеко от идеала. Так. «Новоиспечённый отец тоже заволновался. Раньше он никогда не присутствовал при родах, но всё равно смог понять: что-то не так. Отпустив руку жены, мужчина вскочил со своего места, но был остановлен истошным воплем. Младенец, наконец, понял, что от него требуется и громко принялся расправлять лёгкие. Повитуха улыбнулась, но отцу показалось, будто то была улыбка вовсе не радости, а облегчения».
