И впервые за вечер доктор Кримс полностью согласился со своим другом, но так ничего и не ответил.
VIII
Идеи, преходящие на рассвете, всегда соблазнительнее и краше дневных. Но берегитесь! Таковыми они кажутся лишь на первый взгляд. Красные большие яблоки кладёт торговка-ночь наверх своей корзины, только на дне оказываются червивые паданцы.
Если продолжить аналогию идей с яблоками, то сейчас Лайтнед был согласен даже на огрызок. Ничего не приходило ему на ум. Коварный изменник компас продолжал упрямиться, стрелка беспрестанно крутилась так, словно к ней привязали миниатюрную белку. Чтобы окончательно не сойти с ума от отчаянья, капитан в очередной раз бросился перечитывать письма. Увы, но никаких новых подсказок в них не появилось. Лёжа на своей узкой постели, он вновь и вновь прокручивал воспоминания. А те непоседливыми детьми разбегались, никак не выстраивались в ряд. «Если она прокляла меня, чтобы я вечно помнил о ней, то почему не дала память понадёжней? — спрашивал Фредрик разноцветную пустошь за бортом. — Если хотела, чтобы я вернулся, то отчего бросила на полпути? Я зашёл так далеко, я проделал путь, о котором не помышлял ни один мужчина, ни одной женщина, но всё, что мне теперь осталось — недвижимость и ожидание».
Неспешный ручеёк капитанских мыслей оборвал стук в дверь. На секунду разум Фредрика стал похож на разгерметизировавшийся дирижабль: весь воздух вышел, а внутрь ворвался вакуум. Потом пришло осознание, что надо срочно ответить, но слова тоже пропали. Такое с Лайтнедом случалось и раньше, но в последние двадцать лет все чаще, и чаще. Это походило на напоминание, на бой часов, предупреждающих, что ещё один час истёк, и как не переводи их назад, минувшего не воротишь. Капитан привык считать эту жизнь своей, не дополнением, а естественным продолжением, но когда наступало такое состояние — абсолютной пустоты и инертности, с ним приходила горькая правда.
— Войдите.
Звуки родились сами по себе в ответ на стук, как рука отдёргивается, если прикоснёшься к горячему. Пришлось подняться и сесть, чтобы не травмировать своей странной позой стучавшего: голова на краешке подушки, ноги свешиваются, одна рука на груди, а вторая вовсе оказалась где-то под спиной. Словно Фредрика сразили выстрелом, и он замертво упал на койку.
— Простите, капитан, — из-за двери высунулась фуражка Стиворта. Старший помощник, похоже, не обратил никакого внимания ни на помятую рубашку капитана, ни на странный румянец только на одной его щеке — след от льняной наволочки.
— Дерек? Что ты хотел?
Невидимая дыра была залатана, и в голову Лайтнеда начали возвращаться нужные вопросы. Тело оказалось проворнее. Пальцы уже шнуровали ботинки, а глаза искали брошенный где-то китель. Нашли совсем рядом, аккуратно повешенным на спинку стула. Военная дисциплина подобно скульптору-минималисту, отсекает все лишнее от человека, компенсируя как недостатки воспитания, так и врождённою небрежность.
— Там такое, не поверите!
Глаза ниже фуражки лихорадочно блестели. Да и весь старпом вдруг изменился. Куда девалась та скрипучая одеревенелость? Куда пропала осторожность движений? Стиворт стал каким-то текучим, ртутным. Руки его, прежде либо сомкнутые в замок за спиной, либо засунутые в карманы, теперь свободно парили, рисуя в воздухе затейливую фигуру. Лайтнед удивился. Дерек никогда не отличался особой впечатлительностью. Должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы он так резко преобразился. Бунт? Пожар? Заперши себя в каюте, Фредрик запросто мог пропустить и не такое.
Командир «Элоизы» задумался: а как давно, собственно, он тут сидит? С трудом разобравшись в запутанной системе временных координат, вспомнил, что выходил вчера на завтрак. В закромах памяти нашёлся даже вид того завтрака: кусок подсохшей булки, намазанный чем-то тёмно-вишнёвым. Рецепторы подавали противоречивые сигналы, но язык отказывался признавать в них тост и смородиновый джем.
Лайтнед медленно моргнул, окончательно приходя в себя. И обнаружил, что стоит посреди каюты, влезший только в один рукав кителя. Тёмные глаза старпома смотрели на волочащийся второй, как на притаившуюся среди ветвей ядовитую змею. Но разве ему объяснишь, как тяжело держать в голове столько боли? Расскажешь как это — быть мертвецом среди живых, менять лики и чувствовать, будто сам становишься маскарадной маской, взятой кем-то напрокат? Это не просто — просыпаться. Потому что сны Фредрика как бульдоги. Они хватают его своими сильными челюстями, и каждое утро он обнаруживает новые следы невидимых зубов. В его арсенале так много ассоциаций, так много воспоминаний — грузов, привязанных к ногам, тянущих на самое дно, что порой единственное желание Лайтнеда ослепнуть и оглохнуть. Но ему приходится плыть, держать уставшую голову над поверхностью. Ему приходится каждую ночь запирать озверевших собак в клетки, и на утро чинить развороченные прутья и сбитые замки.
— Так что там случилось, Дерек?
— Кит, капитан. Случился кит, — уголки губ подчинённого поползли вверх. Вслед за ними, почти без отставания, взметнулись брови самого Фредрика. Левая рука нащупала второй рукав и уже без промедления нырнула в него.
— Показывай!
Только этой команды старпом и ждал. Сдвоенным ураганом мужчины пронеслись по коридору, поднялись по винтовой лестнице и ворвались в рулевую рубку. Там уже творилось настоящее столпотворение. Офицеры прильнули к иллюминаторам, а матросы столпились на пороге, заслоняя друг другу обзор. Только окрик Стиворта смог отогнать всех любопытных, и то — совсем ненадолго.
Лайтнед обвёл взглядом рубку, свою команду и лишь затем обратил внимание на тёмно-лиловую материю Небесного мира с дырочками звёзд. Ни справа, ни слева, ни по центру ничего похожего на обещанного кита не было. Фредрик хотел возмутиться: за что его так жестоко разыгрывают? Но тут за спиной капитана раздалось легкоузнаваемое старческое покашливание. Профессор Юсфен отступил от увеличительной трубы, давая возможность Лайтнеду самому через неё взглянуть. Серый глаз прислонился к окуляру, ладони привычно легли на регулировочные винты. Приближающая сила этого агрегата превышала раз в пять любую из подобных труб, какими Фредрику доводилось пользоваться. Только вот до этого момента рассматривать было особенно нечего. Поле зрение заслонило разноцветное пятно, и в рубке раздалось громкое: «Ох!» Чуть потянуть рычажок на себя, повернуть на десять градусов винт, добавляя резкость и…
— Великая Птица! — не удержался Лайтнед от возгласа и отпрянул от увеличительной линзы. Как будто прилипший к начальнику старпом растянул рот ещё шире. Видимо, капитанские реакции пока оправдывали его ожидания.
— Он уже полтора часа так плывёт, — доложил профессор. — Не приближается и не удаляется, как бы мы не прибавляли скорость. Эн-уловители сходят с ума от зашкаливающего сигнала. Густас сказал, у них в отсеке настоящий концерт. Уже истратили пять кристаллов, чтобы всё записать. Судя по всему, древние байки о китовых песнях не врали. Они и есть — источник Эха.
— Мы не можем его упустить, — тихо произнёс Фредрик. И громче, чтобы все слышали: — Поднять мощность двигателя до максимальной, курс держать на кита. Не расслабляемся, парни, охота только начинается!
