— Погоди! — оборвал Лилию на полуслове брат. — Повтори ещё раз.
— «Уникальное собрание…»
— Нет, что там про княжича? — стараясь смотреть куда угодно, только не на объявление (приклеенное, кстати, с другой стороны стекла, от чего Лилии приходилось мысленно переворачивать каждую букву) и не на лицо сестры, потребовал Фредрик.
— «Все экспонаты относятся к так называемому зимнему походу сартийского княжича Османта», — послушно, хоть и с недоумением, повторила девушка. — Я читала об этом в школе. Нам говорили, что этот Османт был очень смелым. Он один с двадцатью воинами отправился на Северные острова, чтобы отыскать и убить там жуткую тварь. Ну, то есть… никто точно не знает, зачем он поплыл, но эта версия мне нравится больше всего.
— А как же байка о прекрасной северной принцессе, которую возжелал себе в мужья его старший брат? — глотнув шоколада и впервые не почувствовав его вкуса, с наигранной иронией спросил Лайтнед. — Гораздо романтичнее, не кажется?
— Романтичнее? — на милом личике Лилии появилось выражение отвращения. — Это ужасно! Принуждать женщину к браку — настоящее варварство. Что значит «возжелал»? Она что, какая-то вещь? Ох, Фредрик, я и не знала, что ты такой мужлан. Меня тошнит от подобных рассуждений… Романтично, фу!
— А меня тошнит от того, что бы употребляешь такие слова, — попытался перенаправить мысли сестры в сторону от выставки Лайтнед. — Ещё раз услышу такое, клянусь, доложу отцу. Он слишком много даёт тебе свободы.
— Я же говорю: мужлан! — фыркнула девушка, но её брат своего добился. До конца дня Лилия не вспоминала об увиденном объявлении.
Он не знал, попала ли сестра в музей или нет. Но сам Лайтнед увидеть «уникальное собрание сокровищ» был просто обязан. И увиденное произвело на него впечатление весьма… странное. Другого более подходящего определения своим чувствам мужчина подобрать не смог. Он смотрел на пролежавшие почти тысячу лет в воде застёжки княжеского пояса, на продырявленные морскими обитателями ножны и не мог соотнести эти полуразложившиеся останки с изначальным видом вещей. Историки, как могли, постарались: отполировали, отремонтировали их, но вернуть к жизни не смогли. Экспонаты были мертвы, окончательно. Они не могли больше выполнять своих функций, став чем-то вроде конфетных фантиков после того, как конфета была съедена. Сравнение Фредрику не понравилось, но так оно и было.
Продвигаясь вдоль выставочного зала, он цеплялся взглядом то за один предмет, то за другой, стараясь не задерживаться рядом больше трёх-пяти секунд. Лайтнед искал что-то, сам не знал, что именно, но был уверен — найдёт.
— Стоп. Может, дело не в выставке?
Здание музея примыкало к институту, но кто знает, имел ли разброс в несколько локтей в данном случае значение? Обычно стрелка указывала на что-то менее конкретное, иногда ограничиваясь лишь нужной стороной света. Но сейчас всё было иначе. Лайтнед достал компас, слегка пошевелил им, словно древний колдун рогатиной в поисках воды. Стрелка судорожно дёрнулась, потом вернулась на место. Поднеся серебристую коробочку на уровень глаз, Фредрик продолжил взглядом невидимый маршрут и уткнулся в спину старичка, бодро объясняющего группе студентов о противоречиях в легенде об Османте.
— Да ну? Мне нужен именно он? — не поверил Лайтнед.
Шагнув вперёд, тронул старика за плечо и, чтобы завязать разговор, спросил первое, что пришло в голову:
— Скажите, а есть какие-то изображения этого… княжича?
— А вы разве не видели? — За круглыми очками блеснули глаза. — Рядом со входом в зал висит портрет. Его выполнил один из живописцев тридцатого века на основе более ранних описаний, составленных нашим выдающимся коллегой…
Дальнейшая справка Лайтнеда не интересовала. Он не доверял ни одному, даже самому титулованному историку. Но желание увидеть портрет Османта было настолько острым, что не подчиниться ему было невозможно. Расталкивая посетителей, Фредрик пробрался к самым дверям и замер перед небольшим полотном. Постепенно окаменевшее его лицо расслабилось, губы сами собой сложились в усмешку и он тихонько захохотал. Стоявшая рядом дама с неодобрением покосилась на Лайтнеда, и ему пришлось притвориться, будто то был не смех, а кашель.
— Простите, — попытался он смягчить нелепость ситуацию. Дама молча отвернулась и зашагала прочь.
— Правда? — донёсся до Лайтнеда взволнованный шёпот. — Ещё один фрагмент? И как директор собирается всё сохранить в тайне? Немыслимо! Сначала тварь из неизвестного сплава, теперь вот это…
— Да тише ты! — зашипели в ответ. — Скайтер сказал, что больше всего та штука похожа на информационный кристалл. Если бы не защитный короб, он бы давно превратился в пыль. Но, видимо, те, кто создал сартийского ящера, хорошо позаботились о сохранности всех его частей. Не представляю даже, что теперь будет.
— А что будет? Прав Шиель, надо обо всём рассказать журналистам.
— Чтобы нас всех уволили? Если Алесис хочет, пусть сам увольняется.
— Не уволят, — уверенности говорившему было не занимать. — Кто тогда работать будет? Думаешь, директор не хочет найти разгадку? Да он мечтает сделать из ящера сенсацию. Только одного наличия монстра недостаточно, ведь все спросят: откуда тот взялся? Кто его сотворил? Для какой цели?
— Шиель, — Серые глаза Лайтнеда прошлись по светлым плиткам пола, поднялись по собственной ноге и замерли на правом кулаке с зажатым в нём компасом. Стрелка снова вращалась, как ненормальная. — Алесис Шиель.
XI
Почти сутки длилась гонка за китом. Так и не дав себя хорошенько разглядеть, он рванул в сторону от корабля так резко, что теперь уже «Элоизе» пришлось сбрасывать скорость для изменения курса. Стиворт ругался сквозь зубы такими словами, которых капитан давным-давно не слышал. Ему погоня напоминала старинную забаву, в которой Лайтнед однажды принимал участие. Ведущему завязывали глаза и заставляли его по звону бубенчиков определять, куда побежали остальные игроки. Или, наоборот, бубенчик привязывали к руке ведущего? Так или иначе, хотя никто капитану глаза не закрывал, ориентироваться приходилась всё также, по звуку, точнее по эхо-сигналу.
Трансляторы опять принялись чудить, то часами выдавая малоприятный шум, то начиная читать очередные сводки о битвах между странами, названий которых никто никогда не слышал. А кит, будто рисуясь, снова замедлял своё движение, чтобы через несколько минут или часов применить очередной обманный манёвр, оказавшись ещё дальше, чем прежде. При этом окончательно из зоны досягаемости он не пропадал, дразня и раздражая весь экипаж своими финтами.
— Это издевательство, — развалившись в глубоком кресле, вздохнул Клаудес.
Семнадцать часов прошло с момента, как дежурный впервые сообщил о ките. И если мифический Хранитель не чувствовал усталости, то плывущие за ним люди держались на одном чувстве противоречия. Кроме мичмана в кают-компании в этот поздний час (а время давно перевалило за полночь) сидели: Дерек, профессор Юсфен и полуживой капитан, уже не обращавший внимание ни на расстёгнутые пуговицы мичманского кителя, ни на содержимое его стакана. Сам Лайтнед предпочёл не мутить разум алкоголем, потягивая вместо этого кофе из огромной кружки.
