— Хотя при определённой фантазии, если, скажем, соединить вон ту группу островов и те…
— Что-что, капитан? — не разобрав бормотание начальства, отвлёк то от раздумий Дерек.
— Да так. Странное всё это. Планета вроде похожа на ту, что описана в книге, но и отличий предостаточно.
— Вы всё ещё доверяете этой рукописи с сомнительным происхождением? — В голосе старпома проскользнуло явное неодобрение. — Впрочем…
— Что? Договаривай уже! — Лайтнеду не нравилась эта недосказанность. Он предпочитал выслушивать все претензии к своей особе в лицо, чем ходить под прицелом косых взглядов и залпами многозначительных покашливаний. — Да, можешь назвать меня глупцом. Обвинить в том, что я полагаюсь на старинные тексты, которые с одинаковой вероятностью могут оказаться как чьей-то шуткой, так и подделкой. Но ты сам видишь её — планету, находящуюся в тех же самых координатах, которые указаны в книге. Созвездие Колокола, третья от звезды, с твёрдой поверхностью и огромными запасами жидкой воды. Дерек, ты снова не доверяешь мне?
— Я доверяю вам, капитан, сэр. Просто… мне страшно.
— Всем страшно, Дерек, всем страшно. — Слабое утешение, но зато — истинная правда. Лайтнед видел этот страх в глазах каждого на цепеллине. У кого-то он сверкал пламенем забытой на окне свечки, у кого-то тлел пожарищем на дне зрачков, и лишь единицы смогли затушить этот страх настолько, что он него оставалась только дымная горечь на корне языка. — Но пойми, у нас нет иного выбора, кроме как последовать за китами.
— Знаю, — еле слышно ответил Стиворт.
Разведывательный зонд больше напоминающий по размерам и виду двуместный гроб, медленно полз вдоль четырёх канатов. Он был набит оборудованием, как военные консервы — мясом, то есть настолько плотно, насколько позволяли проложенные между анализаторами и выдвижными манипуляторами прокладки, и предназначен для забора воздуха, а также оценки разного рода показателей, вроде силы ветра, проникающего излучения и температуры окружающей корабль среды. Для того чтобы спустить его, «Элоизе» пришлось войти в верхние слои атмосферы планеты, которую Лайтнед уже назвал про себя планетой китов.
К слову, последние кружились в своём непонятном танце третий час подряд, не проявляя никаких признаков усталости и не изменяя последовательности отточенных движений. Цеппелин оказался в самом центра этого водоворота из сверкающих разноцветных тел, и воздухоплаватели буквально прилипли к иллюминаторам. Даже Густас вылез из своего отсека, и сейчас стоял, замерев подле капитана, сжимая в руках портативный транслятор.
— Они такие… — с придыханием протянул главный инженер, — великолепные.
— Иначе и не скажешь, — поддержал его старпом.
Лайтнед только по-доброму усмехнулся: эти двое напоминали мальчишек, впервые увидевших воздушного змея. Когда-то он сам конструировал такие игрушки вместе со своим наставником. Деревянная рама, обтянутая тонкой тканью, несколько лент для хвоста. С виду и не скажешь, что вместе они могут полететь благодаря подъёмной силе и натяжению бечёвки. Но катушка разматывается, и змей буквально вырывается из рук, стремясь навсегда упорхнуть от мальчика и его старого учителя. Как давно это было… И сейчас Лайтнеду казалось, будто те яркие поделки превратились в громадных китов, парящих за толстыми стёклами корабля. И стоит оборвать невидимую ниточку, как они рухнут прямо в голубую бездну океанов, как часто падали в травяное море змеи самого Фредрика.
Теперь-то они могли рассматривать небесных Хранителей во всей их красе. Среди китов, как отметил Фредрик, не было ни детёнышей, ни подростков — все особи, облетавшие по кругу «Элоизу» имели приблизительно одинаковый размер. Если только киты не были обоеполы, как некоторые более просто устроенные животные на Элпис, самки и самцы не имели никаких характерных отличий. Далёкая звезда заливала эту часть планеты своим густым желтоватым светом, и шкуры зверей блестели всевозможными красками, будто кто-то просыпал осколки радуги на их спины. Каждый из китов имел свой неповторяющийся рисунок, и всего после нескольких минут пристальной слежки за гигантами, Лайтнед научился различать некоторых из них, но того, первого кита пока так и не нашёл.
— Что ты хотел, Густас? — полюбопытствовал он, поняв, что инженер тут явно не для любования космическим танцем.
— Эм, хотел доложить о сигнале, — всё ещё рассеянно отвечал тот. Потом с неохотой оторвался от созерцания китов и чётко отрапортовал: — Капитан, вы должны послушать. Я сделал запись эфира, не стал ничего фильтровать или исправлять и получил вот это…
Густас нажал несколько кнопок на своём приборе, и по рубке поплыли странные звуки, больше всего напоминающие шум бьющихся о борт волн. Лайтнед жестом приказал увеличить громкость, и вскоре стало ясно — это он и есть. Ритмичные удары воды о дерево, скрип снастей и почти теряющиеся на этом фоне крики людей. Фредрик знал — обречённых. Ещё несколько минут, и корабль пойдёт на дно вместе со всеми несчастными. Порванные в клочья паруса пока трепещут на ветру, на западе закат поджёг небо, и оно пылает отражением второго корабля, охваченного настоящим пламенем. Третье же судно почти погрузилось в пучину, и во все стороны от него расплываются пустые бочки и куски сломанных мачт.
— Капитан, капитан! — Кто-то тряс Лайтнеда за плечо.
— А?! — Пересилив себя, чтобы не начать отклёвываться фантомной водой, мутными глазами обвёл столпившихся рядом матросов Фредрик. — Простите, просто… Задумался.
— Уже не первый раз, — с подозрением протянул связист.
Командир «Элоизы» пропустил замечание мимо ушей. Да, рано или поздно окружающие должны были что-то заподозрить. Шила в мешке не утаишь, как-то так. Лайтнед не мог вспомнить, где слышал эту пословицу, и слышал ли вообще. Возможно, она померещилась ему во сне, как мерещилась порой обладательница имени, которым Фредрик нарёк цеппелин. Или это однажды шепнула другая, та, что умела испечь самый вкусный на свете хлеб и отогнать его кошмары. Или… нет. Луг в середине месяца липы. Полутьма сарая. Записка, переданная через несколько слуг, но всё ещё хранящая запах травяного мыла и молока. Лайтнед грустно улыбнулся, впервые осознав, сколько женщин прошло через его жизнь. Не тех, о которых он забывал через час, но тех, кто и за час успевал остаться в памяти навсегда.
«А как звали вашу возлюбленную?» — как-то спросил его Густас.
Кажется, в прошлый раз Фредрик ответил неверно. Но теперь у него был заготовлен правильный ответ. Возлюбленная капитана имела много имён и обличий, как и он сам. Всю жизнь пытаясь идти против течения, против самого времени, что упорно несло его вперёд, Лайтнед и не замечал, как кружится на месте. Нет, не он следовал по указаниям стрелки компаса, а переплавленный когда-то колокольчик отзывался на веления его собственного духа.
«Я столько раз проходил мимо тебя. Я столько раз покидал тебя. И даже, когда ты предстала передо мной той дождливой ночью, не узнал твоего настоящего лица. Но теперь поздно. Теперь я слишком далеко от твоих отражений, и одновременно слишком близко к твоей сути, чтобы отступить от задуманного. Спой ещё раз для меня, Элоиза… Спой, Тивисса, как ты пела однажды. Спой голосами тех, кто стал музыкой Небесного мира или своим истинным голосом. Заглуши эту проклятую бурю, усмири пламя, не дай мне утонуть снова», — взмолился Лайтнед.
