Благодаря стараниям ворожеи, Путник заметно поправился, приобрёл несколько новых рубах и пару штанов. Но главное — тени прошлого, что волками кружили вокруг, присмирели, перестали являться каждую ночь. Ещё дважды Тивисса ловила сны, но чем спокойнее становилось на сердце Путника, тем она выглядела мрачнее. Как не допытывался мужчина, в чём причина, неизменно получал один и тот же ответ:
— Хватит тебе, вовсе я не грущу. Ярмарка скоро, голова вся приготовлениями забита.
Что-что, а про осеннюю ярмарку Путник наслушался вдоволь. Он всё чаще стал выходить за ворота дома Тивиссы. Сначала, выполняя её поручения, потом без всякой указки, так что в скорости перезнакомился со всеми соседями. Молодые девицы строили ему глазки, их отцы приглашали Путника на кружку кваса или рюмку чего покрепче. В общем, к середине месяца хризантемы деревенские позабыли, что когда-то постоялец ворожеи был для них чужаком. И только чёрная ворона, завидев Путника, по-прежнему принималась беспокойно кричать. Но кто спрашивает мнение птицы, пусть даже такой умной?
От яблока луны осталась тонкая корка, пропала и она, а потом вновь небеса начали наполняться серебристым светом. Тогда-то гостя Тивиссы впервые разбудило знакомое жужжание. Недоумевая, чего это хозяйке приспичило прясть по ночам, Путник поднялся со своей лавки и постучал в дверь её спальни. Тишина, только и слышно, как стрекочут кузнечики, да вертится колесо: «Вжух, вжух!»
Помялся Путник на пороге да всё-таки решился — заглянул в горницу. Ворожея и вправду пряла. Босоногая, в одной исподней рубашке, более всего напоминала Тивисса призрак, что является перед кончиной сопроводить Эхо к Великой Птице. В ночной полутьме глаза женщины блистали как две черные жемчужины, лишённые всякого выражения и какой-либо мысли. Свет прозрачным серебристым обрезом застилал горницу, но прялка, что стояла рядом с окном, оставалась в тени.
Пригляделся Путник. Вместо кудели держала в руках Тивисса стекляшку. Блеск луны в ней извивался, многократно отражаясь от внутренних граней, а далее выходил тонкой-претонкой ниткой, огибал колесо и сматывался на катушку, отчего та казалась опущенной в блестящую кровь.
«Преобразователь», — припомнил чужак.
Хотел он закрыть дверь да тихонько воротиться в постель, чуя, что творится какая-то дикая, древняя ворожба, но тут пряха повернула голову.
— Не бойся, княжич. Подойди поближе. Вижу я, как ты её жаждешь, как ждёшь. Только зря всё. Сколько бы раз не приходила к тебе смерть, столько же раз дано тебе возрождение. Призвала твоя возлюбленная трёх свидетелей: трескучий мороз, злую вьюгу и белый снег. И пока не выполнишь обещанного ей, придётся тебе скитаться по миру.
Не по себе стало от этих речей Путнику. А ещё больше от самого голоса Тивиссы. Не могло человеческое горло рождать таких шелестящих звуков, больше похожих на завывание ветра в трубах. Захлопнул он дверь и устало привалился к ней спиной, переводя дыхание. Так и эдак долго вертел Путник слова своей благодетельницы. Невесть откуда Тивисса узнала о его страданиях, да только теперь мытарства Путника подошли к концу. Дюжинами лет бродил он по земле, всех мудрецов опросил, всех колдунов — никто не мог сказать, где ключ спрятан от его тюрьмы.
«Возлюбленная твоя… пока не выполнишь обещанного, — вновь и вновь повторял мужчина. — Обещание… говорил ей, что вернусь скоро. Просил ждать, чтобы не случилось. Но как же так?»
Не мог Путник взять в толк, откуда у простого обещания, какими люди обмениваются по несколько раз на дню, оказалось столько неведанной власти. Да только как бы не старался он убедить себя, что ворожея ошиблась, или что, вовсе, пригрезилось ему всё, только жужжание прялки убеждало в обратном.
Оно стихло лишь под утро, а вместе с ним успокоился и Путник. Даже задремал, чувствуя затылком розовеющий рассвет. Тут-то его и растолкала Тивисса. В одной руке держала она кружку с молоком, в другой ломоть густо намазанного мёдом хлеба. Молча сунула всё это в руки гостя, не дав ему и рта открыть. Ничего в ней не осталось от ночной пряхи: глаза как глаза, голос как голос. Взгляд Путника упёрся в разноцветную юбку, с еле заметным жёлтым пятнышком у самого пояса.
— Собирайся, мы едем на ярмарку! — вместо привычного приветствия объявила Тивисса. — Ежели не поторопимся, не успеем ничего продать. К тому же, тебе ещё надо сходить к Ястребу, узнать, готова ли телега. Мы всегда с ним вместе ездим.
— Тивисса… — пытаясь одновременно откусить от хлеба и натянуть правый сапог, тихо позвал Путник. — Я вчера видел кое-что.
— Видел? И что же? — как-то рассеянно отозвалась хозяйка дома. Она сняла клетку, в которой томились несколько снов, потом потянулась к железному кольцу в полу.
— Ты сидела за прялкой…
— Ах, это! — ворожея слабо улыбнулась, будто в оправдание. — Что ж, гость дорогой, много чудес ты видывал в моем доме. Так что ещё одно я скрывать не буду. И сразу скажу: прялка у меня самая обычная, дело в кристаллах. Если их правильно заговорить да приложить умелые руки, то можно спрясть из осенней прохлады и лунного света особую нить. А из неё соткать ткань. Что бы ни накрыл той тканью, всё окажется спрятанным от порчи, от старости, даже от самого времени. И корзины мои под этой тканью держу, чтобы цветы не завяли, а хлеб остался таким же горячим и душистым.
— Вот оно как… — в который раз изумился Путник.
Хотел спросить о своём проклятии, да понял: не ответит ему Тивисса. Не чувствовал он больше в ней той силы, что проявилась ночью. Возможно, женщина была как оракулы, что живут у южного моря. Те тоже жгли разные травы, слушали Эхо предков. А когда выходили из своего транса, ничего из сказанного вспомнить не могли. Потому гость предпочёл спокойно дожевать свой хлеб и отправиться к колокольнику.
Ястреб уже вывел из конюшни приземистого тяжеловоза со щёточкой гривы и роскошным пегим хвостом. Мастер нагнулся, проверяя каждое копыто, конь только уши насторожил, но даже не попытался дёрнуться.
— Доброго дня, Путник, — колокольник протянул свою мозолистую руку. — Значит, с нами едешь?
— Да. Пришёл проверить, готова ли телега.
Чужак потрепал тяжеловоза по шее. До того смирно стоявшая скотина неожиданно извернулась и попыталась цапнуть его за руку. Ястреб ехидно засмеялся:
— Осторожнее, так и без пальцев останешься. Рябчик только кажется добрым конём, да только на деле — сущий демон. Мне иногда кажется, мать его с каким-то злым духом согрешила.
Конь будто понял хозяина. Заржал, затряс башкой. Мол, ты на мать мою кобылу напраслину не возводи, да попятился задом. В телеге что-то нехорошо звякнуло.
— А ну, нелюдь, стой! — прикрикнул мастер. — Пусть только чего разобьётся по твоей вине, на колбасу пущу, так и знай.
Рябчик обиженно всхрапнул, но больше бузить не стал. Путник, наблюдавший со стороны, невольно улыбнулся. Когда-то давно и у него был такой вот зверь. Никто не мог на нём ездить: любого седока сбрасывал, затоптать пытался. Только младшего княжича терпел, смотрел своими глазами ему в глаза преданно. Лучшего друга и сыскать было нельзя. До сих пор скучал Путник по своему коню, да только некогда было слезы лить.
