— Атмосфера здесь не при чём, — снова возразил профессору Фредрик. — Ни плохие испарения, ни воздействие сверхкоротких волн, хотя, должен признать, сегодняшние открытия меня немало поразили. После нашего возвращения на корабль, я долго и мучительно подбирал слова для своего рассказа, но так и не нашёл. Мой старший брат обладал большим красноречием, я же слыл человеком действия. Наверное, поэтому, став немым на долгие десять лет, не особенно тяготился этим. Как я уверился после — быть слепым хуже. Но ещё страшнее быть прикованным к постели.
— Вы болели? — Густас округлил глаза.
— Болел, — кивнул капитан. — Но довольно. Моё вступление затянулось, пора переходить к первой главе. Как любят писать авторы романов, что продают в каждом втором книжном магазинчике: «Он очнулся в незнакомом месте. Его лёгкие всё ещё жгло от морской соли, и он непроизвольно закашлялся». Примерно так со мной и происходило в первый раз. До сих пор помню тот полутёмный сарай и острый запах пряностей, шибанувший мне в нос. Постепенно я выработал инструкцию, последовательность необходимых действий. Не всегда удавалось выполнить их сразу же, но к седьмому или восьмому своему пробуждению, я перестал теряться и паниковать. Ко всему можно привыкнуть, но кое-что по-прежнему застаёт меня врасплох. Кое-что я до сих пор не могу просчитать, кое в чём не улавливаю смысла и логики.
Лайтнед замолчал. Три пары глаз непонимающе смотрели на него, но сам командир взгляда не поднял. Потому что и без того знал, как выглядит со стороны. Будь Фредрик автором бульварной книжонки, зачеркнул бы всё сказанное прежде и начал писать с нового листа. Жаль, что время течёт лишь в одну сторону. Жаль, ведь тогда ему, наверняка, не пришлось бы так долго мучиться. Не пришлось бы вновь и вновь кричать и захлёбываться, не пришлось бы составлять свод правил, первое из которых гласило: «Не торопись. Осмотрись хорошенько», — а второе: «Узнай, какой сейчас год». Или «где ты находишься»? Надо же… он повторял их столько раз, но сейчас они перемешались в голове, и никак не хотели становиться по порядку.
Нет. Не с того он начал. Фредрик повернулся, открыл один из ящиков и достал оттуда кристалл. Вытянул руку, показывая его сидящим, как фокусник показывает пустую шляпу перед тем, как вынуть из неё яркий платок или живую птицу:
— Этот предмет я выкупил у одного учёного несколько лет назад. Леон уже видел его и даже изучил. Скажи, что ты узнал?
— Я? О… Ну, в общем, это носитель информации очень похожий на современные, но способ записи тут совершенно иной. До сегодняшнего дня я ничего подобного не видел, пока мы не набрели на китовые останки. Те панели внутри него, думаю, сделаны по тому же принципу, что и этот кристалл. Во всяком случае, на ощупь они совершенно идентичны, и эти перегородки внутри… Не понимаю, как такое возможно, но всё указывает на их общее происхождение. Тот, кто сделал кита, сотворил и этот информатор.
— Так, — протянул профессор.
Стиворт по своему обыкновению только бровь приподнял, требуя дальнейших разъяснений. И они не заставили себя ждать.
— Наверняка вы что-то слышали о сартийском княжиче Мирдаре и его братьях. Есть несколько версий событий, но концовка во всех одинакова: двое младших правителей отправились на дно морское, кормить рыб. Около двадцати лет назад останки одной ладьи, участвовавшей в том походе, подняли на поверхность и выставили в историческом музее. Но мало кто знает, что вместе с различными артефактами выловили и нечто такое, что не предназначалось для глаз широкой публики. Металлического монстра, сложный механизм, выплавленный из неизвестного доселе сплава. Он пролежал в воде почти тысячу лет, но прекрасно сохранился. Между собой учёные называли машину «сартийским ящером», всячески пресекая любые слухи о своей находке. Они надеялись разгадать его загадку, прежде чем объявлять о монстре миру. Но невозможно упасть в грязь, не запачкавшись. Сейчас о сартийском ящере почти не говорят, но вы, вероятно помните, как популярна была эта тема ещё десяток лет назад. Газеты пестрели заголовками, вроде: «На дне Северного моря найдена новая форма жизни», «Сверхпрочный скелет или чья-то шутка?» Однако истинна так и не была открыта, и все постепенно успокоились. Этот кристалл — то же часть ящера.
— Это невозможно, — уверенно перебил Лайтнеда старпом. — Я ходил на ту выставку. Видел реконструкцию ладьи, оружие и доспехи воинов. Специалист, с которым я разговаривал, сказал, что на то, чтобы привести их в порядок ушло несколько месяцев кропотливой работы. Ржавчина настолько глубоко проникла в железо, что оно буквально рассыпалось в руках. Доски тоже большей частью сгнили. Такое не подделаешь. Если и существует сартийский ящер, то он, скорее всего, был создан в наше время. Вероятно какая-то секретная разработка или…
— Вот-вот, — закивал Юсфен. — И маловероятно, что ящер имеет что-то общее с китами.
— Как интересно! — неожиданно захлопал Фредрик в ладоши. — Как интересно! Вы ведёте себя ну, точно, как историки, обнаружившие ящера. Они пытались найти хоть какое-то объяснение своей находке, кроме самого очевидного: наша цивилизация не первая на Элпис. Кто-то жил там до нас. Кто-то, имеющий недоступные нам технологии. Это бы сняло все противоречия, но учёные мужи предпочли просто-напросто забыть о ящере. Сделать вид, что ничего со дна, кроме полуразложившегося хлама не достали.
— То есть, вы верите, что ящеру больше тысячи лет, и он… спустился на Элпис из космоса? — правильно расценил слова капитана Густас.
— Не верю, знаю.
— И кто, кто его создал? — загорелся нетерпением услышать ответ инженер, но его ждало разочарование:
— Это загадка даже для меня. Но сегодня, увидев того мёртвого, хотя вернее теперь говорить — сломанного, кита, я понял всю логичность происходящего. Сартийский ящер, Эхо, Небесные Хранители, — всё, что раньше считалось мифом, что никак не укладывалось в нашу систему знаний, обрело смысл, потеряв сказочность и мистицизм. Никто не бережёт нас. Киты не поют о нас песни, они лишь проигрывают записи, подобно глупым музыкальным шкатулкам. У них нет никакой магической силы, позволяющей обходится без воздуха, они просто в нём не нуждаются. И в то же время… всё смысл потеряло. Судьба? Наказание? Вина? Железо не чувствует вины. Машины не понимают человеческих чувств. Они не способны карать, не могут отличить добро от зла. Тот историк, у которого я купил кристалл, он провёл меня тайком на склад и показал монстра. Разобранного на подписанные члены, запакованного в бумагу. Он не мог причинить никакого вреда, но я знал, насколько эта тварь может быть беспощадной. Как она рвёт когтями паруса. Как легко её челюсти перекусывают кости и кромсают черепа. Но, то, что я принимал за ярость, оказалось лишь частью заложенной программы. У сартийского ящера нет мозга, чтобы думать и сердца, чтобы испытывать гнев.
— Вы знали? То есть… откуда?
— Я просил вас не звать меня Фредриком, уважаемый профессор, — вместо ответа, обратился к старику капитан. — Ибо это не моё имя. Оно принадлежит человеку, место которого я занял двадцать лет назад. Человеку, чьей жизнью мне приходится жить, потому как моя давно закончилась там, на Северном море, поздней осенью две тысячи пятьсот восемьдесят девятого года. Но прежде чем умереть, я убил того, кого искренне любил. Из зависти. Из страха. Потому что был должен.
