— Вы… вы… — только и смог выдавить мичман, а затем разразился такой тирадой, какую и в общих фразах стыдно передать.
Остальные космоплаватели выглядели не менее ошарашенными, но только мичман сумел облечь своё удивление в слова. Потребовалось несколько дней и одна экскурсия на станцию, чтобы они окончательно убедились в том, что Лайтнед не «держит их за тупоголовых идиотов».
— Киты всего лишь посылают кодированное послание, — ответил на вопрос главного инженера Вайлех. — Его легко воспроизвести. Каждая станция имеет… эм… что-то вроде радиовышки для общения с АСХИ. Мы можем загружать или скачивать с них информацию дистанционно и также дистанционно ими управлять. Если перенести кое-какие модули на «Элоизу», я смогу открыть портал в любой момент по вашему желанию.
— И опять выжжешь нам всё электронику, ага, — недовольно проворчал мичман.
— Не выжгу. Если вы повесите ещё пару вещичек на борта, — расплылся в оскале лже-матрос.
— Может, тебе всё оборудование станции сюда перенести? — неожиданно поддержал Клаудеса капитан. — Сколько там оно весит: пару тонн?
— Мне не нужно всё… я же сказал, что достаточно одного небольшого модуля. Хотя… кое-что можно захватить. Если хотите, чтобы после вашего триумфального возвращения вас не закидали тухлыми яйцами. Никто вам не поверит, если притащить на Элпис пару ржавых железяк да кусок хрусталя. Нам нужно показать действующее устройство.
— Нам?
— А зачем нас яйцами закидывать? — одновременно спросили Леон и Дерек.
— Традиция такая, — проигнорировав старпома, повернулся к инженеру землянин. — Раньше на земле тех, кому не доверяли, закидывали яйцами… или помидорами. Акт унижения.
— Раньше, раньше, — забубнил Клаудес. — Это твоё «раньше» хуже прокисшего молока. Уже тошнит от него. Всё, что мы здесь нашли — треснувшие камни да летающие монстры. Ты трещишь без умолку о так называемых технологиях, о прорывах, и о том, какие мы убогие по сравнению с землянами. Но это так и остаётся обычными байками.
— Ты сам видел аппаратуру, сам видел клонов, так какие доказательства ещё нужны? — завёлся оскорблённый Вайлех.
— Я видел нечто, похожее на восковых кукол за стеклом и непонятные штуковины с кучей лампочек, — не сдался мичман. — А то, что ты говоришь — это всего лишь слова, ничего большего.
— Хорошо… Хотите демонстрацию, будет вам демонстрация, — зловеще пообещал Вайлех.
И вот спустя несколько дней мичман сидел перед всеми на сцене, а голову его венчало нечто напоминающее алюминиевую миску с кучей дырочек и несколькими выступами в виде рожек. И хотя выглядел Клаудес крайне комично, ему было вовсе не до смеха. Он не помнил, ни как оказался в этом зале, битком набитом людьми в одинаковой тёмно-синей форме, ни как зовут стоящего рядом рыжего матроса с демонической ухмылкой на веснушчатом лице.
— Ну, теперь-то ты доволен? — спросил тот и обратился к собравшимся космоплавателям: — Что ж, вы всё видели своими глазами. Надеюсь, ни у кого больше не осталось сомнений?
Потребовав подтверждений своего рассказа, мичман сам не знал, на что подписался. Не узнал он до конца жизни и того, что произошло за те два с половиной часа, что шло чрезвычайное собрание всего экипажа «Элоизы». Даже легендарный Анри Балло́к не мог похвастаться такой реакцией на своё заявление, какая последовала после выступления рыжего матроса. Полторы сотни открытых ртов стали ему наградой, когда он вышел из-за спины капитана и произнёс:
— Меня зовут Теодор Вайлех, я родился тысячу двести пятьдесят семь лет назад здесь, на Земле.
Он показал действие считывающего разум устройства. («Я воссоздал его с нуля, можно сказать, на коленке. Для этого понадобилось почти семь лет моей второй жизни и куча деталей»). Продемонстрировал инфокристаллы, китовую начинку и ещё множество странных штуковин, названия которых путались в голове не только собравшихся космоплавателей, но и даже такого профессионала, как Густас. Землянин рассказал о том, как его современники колонизировали Элпис, как почти в последний момент поменял загрузочную программу на написанный им сборник мифов. Зал воспринимал информацию молча, но после такого признания не стерпел. Поднялся жуткий гвалт, кто-то даже попытался зашвырнуть в Вайлеха стулом, на что тот со злорадством рассмеялся:
— Спохватились лишь, когда поняли, что искажатели гравитации рано или поздно изменят орбиту нашей планеты, и всем нам настанет конец. Тогда задёргались, попытались провести тотальное сканирование всего населения. Но это же затратно. Нет, пусть выживут только толстосумы. Пусть выживут те, кто смог заплатить за запуск своего виртуального «я» в космос. А знаете, ещё лучше, если они и клонирование оплатят. Хорошо, хоть нас: биоинженеров, нейропрограммистов, строителей АСХИ и остальных решено было переселить бесплатно. Хотя, куда бы они делись! А знаете, как отреагировал мой начальник, когда я предложил попробовать метод достройки сознания на людях, страдающих от различных психических заболеваний? Метод, который сделал бы их здоровыми? «Тео… не занимайся ерундой, — сказал он. — У нас не благотворительная контора. Сколько могут заплатить семьи больных? Миллион, два?» Его не интересовало ничто, кроме прибыли.
В такой манере и выступал землянин, и ругань сменялась осознанием. Того, что стоящий перед ними рыжий тип — древнее самого древнего строения на Элпис. Того, что история их отцов и дедов, как и их собственные преставления о мире взращены на откровенной лжи. И что, несмотря на это… Они всё такие же, какими были вчера или позавчера. Космоплаватели выходили из зала, не глядя друг на друга. Но когда на следующий день Стиворт обратился к ним с приказом вынести со станции «всё, что можно вынести, отковырять и уместить в упаковку два локтя на три», они покорно повиновались.
— Зачем ты так поступил? — уже вечером, когда они сидели впятером в капитанской каюте, спросил у землянина Лайтнед.
— Он меня достал, — признался Вайлех. — Как ты умудрился взять в команду такого человека? Он же…
— Недоверчивый, это правда.
— Параноик! Таким людям не место в науке. Такие типы хороши в разведке, в тылу, за линией фронта. Но для изучения чего-то нового, для таких вот полётов…Извини меня, князюшка, но со своим мичманом ты неслабо лоханулся.
— Что сделал? — не понял Фредрик. Он почти перестал обращать внимания на шпильки в свой адрес и это издевательское «князюшка». — Великая Птица, перестань сыпать своими странными выражениями, прошу.
— Отстань, — капризно отмахнулся от Лайтнеда рыжий. — Я тысячу лет ни с кем нормально не разговаривал.
Между ними установилось нечто, напоминающее своего рода дружбу. Взаимопонимание двух людей, прошедших если не одинаковый, то очень похожий путь. Только они двое знали, что значит жить так долго, менять тела и имена. Что значит помнить то, о чём никто не имеет ни малейшего представления. И хотя они больше не говорили о прошлом: ни о том злополучном походе на йовилль, ни о Эрителе, ни о Юлане, — но оно незримо соединяло их, сковывало тонкой цепочкой, похожей на ту, за которую теперь был подвешен верный компас Фредрика.
