— Она так и крутится? — кинув проницательный взгляд на карман капитана, спросил Вайлех.
— Да.
— Если бы дал его мне…
— Нет, — отрицательно покачал головой бывший князь.
— Что ж… — пожал плечами бывший ведун.
Этим они тоже были похожи. Не тратили слова на сложные фразы и не настаивали на своей помощи. Только об одном попросил Лайтнед землянина: показать ему Юлану. Ещё раз.
Она стояла на пристани. Трудно сказать, сколько лет прошло после смерти Османта. До неё было слишком далеко, чтобы рассмотреть лицо, но в сознании Лайтнеда будто появилось увеличительное стекло. Юлана стояла к нему вполоборота, но он видел всё: седину в тёмных прядях, у глаз — светло-карих, с более темными прожилками и почти чёрным ободком, — глубокие морщинки. То были отпечатки её ожидания. Она щурилась, пытаясь разглядеть идущие к берегу корабли, и волосы Юланы трепал холодный ветер и поливали принесённые ими солёные брызги. Сейчас она невероятно была похожа на мать, и только подбородок явно достался возлюбленной княжича от Касьяна Демидовича. Когда-то капитан отмечал это, но знание потерялось с той же лёгкостью, как теряется всякая обыденная вещь, вроде ключей или записанного наспех адреса.
Землянин не торопил его, но Фредрик сам сказал выключить ему запись уже через десять минут. Каюта вернулась обратно, но море не перестало шуметь в ушах — побочный эффект от использования «глюконатора». Ещё столько же понадобилось Лайтнеду, чтобы прийти в себя.
— Знаешь, — после долгого молчания заговорил он. — Я жалею, что в то время не изобрели фотографию.
— Они выцветают, — не согласился Вайлех. — Нет ни одной системы хранения, которая могла бы запечатлеть нас навсегда.
— А как же киты? Ты говорил, что с помощью информации на пластинах можно оживить человека. Ты сам показал мне… моего брата.
— Оживить, не значит, возвратить его в том состоянии, в каком он находился прежде. Время — это улица с односторонним движением. И даже те, кто нарушает правила, пытаясь повернуть его назад, лишь рискуют врезаться в кого-нибудь, но они не способны попасть в исходный пункт. Если бы я мог переместиться в своё изначальное тело и стереть из головы ту тысячу лет, что я провёл на Элпис, думаешь, я бы был всё тем же Теодором Вайлехом? — явно провоцируя капитана на ответ, блеснул хитрым взглядом землянин.
— Да, — не задумываясь, ляпнул Фредрик.
— Мы — это не только наша бренная оболочка и наш дух. Мы — это всё, что нас окружает. Время течёт сквозь нас, посредством нас, как соль, что впитывается в закатанные в банки огурцы. Даже если промоешь такой огурец, вымочишь его в воде, подкрасишь особым красителем, он не станет свежим. В середине двадцать первого века, ещё до того, как мы поняли, что кризис неизбежен и надо не только в теории, но и на практике спасаться с этой планеты, клонирование было запрещено. С тех пор, как учёным удалось клонировать первое животное, не прекращались споры о том, этично ли тоже делать с людьми. Копия бумаги — это всего лишь копия. Копия картины — подделка. Но копия человека? Это ведь самостоятельная личность. Все сошлись на мнении, что как ты не старайся, а поместить клона в такие же условия, как и оригинал, не получиться. А значит, мы вырастим совершенного иного человека. Идентично похожего внешне, но обладающего совершенно иным опытом. Поэтому даже спустя два с лишним века клонирование ради создания новых организмов осталось под запретом. Только для переселения. Только для продления жизни, а не для её воссоздания. Ничто не может сохранить человека таким, каким он был, потому что невозможно остановить время, — Вайлех вдруг улыбнулся. — Хотя фотографирование — это неплохая попытка.
— Ничто, — эхом повторил Лайтнед. — Нет, есть одно средство…
— Какое ещё средство? — впервые на памяти капитана удивился землянин.
— Ткань из лунного света. Тивисса ткала такую, и сохраняла хлеб свежим, а воду — горячей.
— А, это! — разочарованно махнул рукой Вайлех. — Луна тут совершенно не причём. Тивисса была моей правнучкой. Я имею в виду, настоящей правнучкой, если так можно сказать в нашем с тобой случае. Меня никогда особенно не интересовали мои потомки. Они несли не мои гены, не моя кровь текла в их жилах. Но с Тивиссой я был знаком.
— То есть… это ты подстроил наше свидание?
— Ну вот, опять! Опять ты начинаешь! Сколько раз говорить, твоя персона не столь значительна, как тебе мнится. Нет… это совпадение. Я продал Тивиссе дом.
— Значит, твои рисунки остались на потолке?
— Рисунки? — задумался рыжий. — А, звёздная карта! Да, мои. А её бабке достались мои преобразователи. Эти штуки делали нити из вылавливаемых ими в воздухе частиц различных углеродных соединений. Сияние — побочный эффект сложной химической реакции, катализатором которой как раз является излучение определённой частоты. Полученная из таких нитей ткань, действительно, обладает некоторыми свойствами, вроде хорошей термоизоляции… но не более того. Понимаю, ты думал, что видел настоящие чудеса, но правда в том, что чудес не бывает. Часть из них можно объяснить обычной физикой, часть — нашим собственным самообманом.
— Мука из солнечного света, сны… — растерянно прошептал Фредрик.
— Те же преобразовали, только уже моего производства. А так называемые сны…
— Дай догадаюсь. Такие же твари, что йовилль или механические жуки: наследие первых колонизаторов. — Кивок. — Но какова их функция?
— Щебетать, развлекать… приносить успокоение. Тивисса много что подчерпнула в записях своих предков, в том числе и моих.
— Ты так запросто делился тайнами?
— Я делился полезными советами. Тот, кто не понимает сути, а лишь слепо следует указаниям, вряд ли смог бы меня в чём-то изобличить. Мои… кхм-м… мой народ оставил много интересных приспособлений и механизмов. Было бы жалко, если бы ими никто никогда не нашёл применение.
На это капитану нечего было возразить.
— Ты вернёшь Клаудесу воспоминания? — вернулся он к предыдущей теме разговора.
— Нет. Он хотел доказательств — он их получил.
— Это похоже на мелкую месть. Так поступают лицеисты, а не…
— А не мудрые, пожившие много сотен лет люди? — продолжил за Фредрика землянин. — Что ж, боюсь разочаровать тебя, князюшка. Некоторые вещи всё же изменяются медленнее других. И это не месть. Это урок.
И вот, пришла пора отлёта. Лайтнед стоял перед своей «Элоизой», глядя на то, как перед цеппелином суетятся остальные члены младшего состава. Они грузили последние ящики с оборудованием, образцами почвы, воды и даже воздуха и коробки с десятками хрупких кварцинитовых плиточек.
Почти пять суток воздухолёты сновали сине-белыми пчёлками туда-сюда, почти сутки Юсфен, Густас и Лайтнед под чутким руководством землянина записывали всё доставленное в каталог. Большую часть добра пришлось выкинуть, потому как по незнанию, матросы часто превращали работающую деталь в кусок бесполезного мусора или притаскивали совершенно бесполезные для дальнейшей работы образцы земной техники. Профессор настоял на том, чтобы на борт погрузили хоть один из клонов, и погрузка растянулась ещё на два дня.
