Но княжич лишь весело рассмеялся:
— Пупком выставляют?! Не слыхал я такого! Ох, и позабавила ты меня, Юлана Касьяновна! А чего бы мне не выставлять, коли и деньги есть, и положение обязывает? Убытку я господину этому не причиню, его товар весь столько не стоит, сколько я ему предлагаю. А когда слухи пойдут, что сам княжич Османт у него себе оберег отлил, так народ вовсе толпами повалит. Степенным надо быть, когда чужое добро в руках держишь, а своё можно тратить, как заблагорассудиться. Чай, не краденное да кровью не мазанное. Не ворчи, Юлана Касьяновна, мой брат за тебя сорок монет приданного дать обещал, так я больше даю, чтобы ты никого другого в мужья не брала.
Не успела я ни возразить, ни даже удивиться как следует. Османт подхватил меня под локоть, свистнул кому-то невидимому и направился вслед за собравшимся колокольником. Я едва поспевала за ним: шаг-то у Османта аршинный, в три моих будет. Не хотелось мне идти с ним, да разве может купеческая дочка воле княжича брата противиться? Да и что в голове делается у этого чудного юноши, и самый мудрец бы не догадался. Всю дорогу до мастерской он сыпал шутками-прибаутками, как заезжий сказитель. Такие на ярмарку тоже приезжали, показывали пьески свои, народ развлекали. Но мне не до смеха было. Так, верно, чувствует себя мышка в кошачьих лапах. За нами следовали два дюжих охранника, топая подкованными сапогами по мостовой на зависть встречным всадникам. Люди шарахались от нас в стороны, кто-то учтиво кланялся, кто-то просто спешил уступить дорогу.
— Вот, пожалуйте, — отворяя дверь невысокой избы, пригласил нас внутрь колокольник.
— Стойте тут, — приказал охране княжич, а сам поднялся на крыльцо, по-прежнему не отпуская моей руки. Ей-ей, мне начало казаться, что он никогда от меня не отцепиться, но стоило нам пересечь порог, как Османт вдруг отодвинулся. — Как и было обещано, вот тебе кошель. Что надо для отливки приготовь, да поживее.
— Как прикажете, господин, — на лету поймал увесистую мошну мастер. — Только не думаю я, что девица должна на церемонии присутствовать.
— Э нет, драгоценный, ты не так понял! Колокольчик не мне отливать будешь, а ей. Хоть она и упирается, да только не дело это — от рождения до пятнадцати лет один оберег таскать. Пора бы уже сменить звон детский на переливы зрелости. Я же лучше за дверью подожду, пока вы не закончите.
— Но государь! — не выдержала я, но тут же осеклась: Османта и след простыл.
Он был прав. Тот медный колокольчик, что сейчас болтался на моем поясе, отлили, когда мне едва исполнилось полгода. Не было на нём ни единого украшения, язык оберега был когда-то мною же оторван и теперь держался на суровой нитке почти неподвижно. И хоть его слабый перезвон давно стал привычен моему уху, но я опасалась, как бы он вовсе не затих. В голове раздался отчётливый голос отца: «Когда что-то может достаться за даром, не надо от этого отказываться. Только прежде разберись, какую плату за это придётся отдать». Пропустив вторую часть поучения, я решила, что подарок — он и есть подарок. Да и хотелось мне княжича обижать, какую бы он цель не преследовал. Да и кто ж в здравом уме будущему правителю отказывать станет? Солнце ещё не зашло, а в руках моих оказался новый, красоты необыкновенной, колокольчик: изящный узор из переплетающихся веточек жасмина, язычок в виде капельки, стекающей по тонкой паутинке.
Не успела я и первую ступеньку одолеть, как ко мне подскочил Османт.
— Благодарю вас, господин, — поклонилась я ему в пояс.
— Вижу, по нраву тебе мой подарок пришёлся? Мне от этого радостно.
— Не к чему мне дары такие. Да и что люди подумают?
— А чего им думать? — не понял моего смущения княжич. — Я не какой-нибудь пустобрёх, и зла тебе не желаю. Если о намерениях моих беспокоишься, так хоть сейчас же пойдём к твоему батюшке благословления просить.
— Благословления? На что оно вам, господин? — от удивления позабыв о приличиях, уставилась прямо в глаза Османту. А в тех плескалась прежде не виданная мной решимость. С такой воины бравые в рукопашную идут.
— Как на что? Жениться на тебе хочу, Юлана Касьяновна. Как увидел тебя впервые, так забыть не могу. Скольких девушек братец мне сватал, да все они — неровня тебе. У тебя и стать есть, и ум. Знаю я, что у отца ты первая помощница, и среди подруг во всех делах первая. Чем не княгиня будущая?
— Да какая из меня княгиня? Окститесь, ваша светлость! — вырвала я руку, которую юноша незаметно в свои ладони загрёб. — Хоть и говорите вы складно, но не поведусь я на речи такие сладкие. За подарок свой благодарность получите мою безмерную, но о женитьбе и помышлять забудьте. Рано мне ещё о замужестве думать. К тому же, хоть и знаю я, кто ваш батюшка, о вас слыхом не слыхивала.
То не совсем правда была. Много разговоров о брате Мирдара ходило. Что силён он и ловок, и в охоте хорош, и мечом владеет не хуже брата старшего. В свои семнадцать лет Османт уже имел свою небольшую дружину, и дважды ездил к границе — подавлять бунты племён местных. В общении княжич пусть и бывал иногда резок и не слишком обходителен, да все ум его и образованность признавали. Что же невест касаемо, как по слухам чуть ли не каждая девица столичная с княжичем обручалась. Ничего в том не было удивительного: каждый в Сартии, да и за пределами её, за честь считал породниться с Мирдаром, а потому любой взгляд, любое слово тут же порождало домыслы. Да только ни к кому молодой Родимович не был привязан.
Не стал юноша спорить. Улыбнулся загадочно и молвил:
— Вижу, решительная ты, Юлана Касьяновна. Ничего против того не имею. Скоро мне уезжать, и не знаю, когда мы вновь свидимся. Не держи на меня зла, красавица. Не хотел я гордость твою задеть, не хотел обидеть ничем. Прошу только — колокольчик не выбрасывай, сохрани до приезда моего. А я же обещаю, что больше против твоего желания ничего делать не стану. Пойдём, Юлана, раз привёл тебя к колокольнику, так и обратно проводить обязан.
Не помню, о чём мы говорили на обратном пути. Может, и вовсе — молча шли. Но каждый шаг давался всё труднее. Украдкой смотрела я на Османта. Лицо его оставалось подобно камню, и только в глазах сияло солнце закатное, и казалось — сами по себе они светятся. Колокольчик я так и несла в руке, ощущая, как тот от тепла нагревается. Так и сердце моё постепенно оттаивало. Если бы не идущие за нами конвоиры, не дающие ни на мгновение забыть о том, кто таков Османт, я уже тогда решение своё переменила. Но мысль, что передо мной не просто юнец влюблённый, а брат княжеский, от такой неосторожности останавливало.
Он, действительно, уехал. Утром толпа собралась провожать Османта. Путь ему предстоял в соседнее княжество в качестве сартийского посла. И сама не ведая по какой причине, стоя среди своих подруг, вдруг вынула я платок и принялась им махать. Не знаю, различил ли он меня среди других горожан, но я с той поры больше никого перед собой не видела.
Заговор-наговор (Третье-четвёртое)
Третье
Ведун приехал в столицу в середине весны, но шептаться о нём начали ближе к лету. Кто-то ходил к нему по делу, но большинство наведывалось из любопытства. Поговаривали, что сам Мирдар предлагал чужаку занять один из пустующих домов, но тот отказался, предпочтя обосноваться подальше — в небольшом шалаше за границей столицы. Своими руками, без чьей-либо помощи, соорудил ведун низенькую хатку, покрыл её соломой и мхом, а неподалёку даже колодец вырыл.
