Раз в неделю выбирался он в город за разными товарами, и вскоре каждая бабка, торгующая сметаной и яйцами, маслом и ягодами, считала своим долгом накормить колдуна пришлого. Даже примета такая появилась: у которой торговки чужак купит еды, та всю неделю горя знать не будет. Мужички над бабками-то посмеивались, а сами втихую старались ведуна по-всякому задобрить. Ни одного слова дурного ему в глаза не сказали, хоть за глаза и болтали всякое. И что питается он человечинкой, от того и дар приобрёл свой колдовской. И что держит он у себя в плену лесную повелительницу, которая за него всё делает. Некоторые даже шептались, что никакой он и не ведун вовсе, а самый обычный мошенник. Но стоило чужаку объявиться на улице, как смолкали все разговоры, и каждый немедленно находил для него оправдание.
Я старалась не слушать ни тех, кто с обожанием рассказывал о чародее, ни тех, кто тайком крутил при нём фиги от сглаза. А увидала я его впервые, когда батюшка в день воскресный послал меня за молоком. Сами мы ни коровы, ни козы не держали, только нескольких курочек. Перед одной торговкой собралась целая толпа, но почему-то никто не спешил ни расплачиваться, ни брать разложенное на прилавке мясо.
— Чего это они? — вслух спросила я, на ответ не надеясь.
— Да на ведуна глазеют, — ответил мне какой-то прохожий.
Колдуны всякие представлялись мне дюже страшными. С глазами кошачьими, рогами или ещё какими уродствами. Были они мрачными, с кривыми ногами и большими носами. И непременно должны были рядиться в одежды просторные цвета вороного крыла, ибо именно от ворон и произошли. Но, о диво, вместо чудища косолапого посреди толпы обнаружился самый обычный мужичок лет сорока. Хоть волосы он имел тёмные, но никаких рогов посреди них не торчало. Да и одежда на нём была самая обыкновенная, только изрядно уже потрёпанная.
На следующий день отправилась я к хатке ведуна. Не было у меня ни заботы, ни горя никакого неразрешимого, зато любопытства имелось, хоть отбавляй. Перед домиком стоял столб, а на нём висела дощечка с надписью: «Мудрый совет за пятак, хороший — за просто так». Прочла я это послание один раз, да другой, но так и не поняла, что это за шутка такая? И чем это, интересно, мудрый совет от хорошего отличается?
В хатке не было ни единого окошка, а имелась одна лишь дырка, чтобы дым изнутри вытягивать. Из неё-то и донёсся до меня необычный запах. То были не травы, и не воскурениями — то картошкой несло варёной. Вход в обитель ведуна заслонял полог, давным-давно превратившийся из жёлтого в грязно-коричневый. А за ним, среди подушек, как принято у южан, сидел давешний мужичок. Борода его длинная была перехвачена у конца серебристым колечком. Меня он не заметил, продолжая с упоением ковыряться ложкой в небольшом котелке.
— Простите, — кашлянув, привлекла я его внимание.
— О, девица! — с таким удивлением воскликнул чародей, будто раньше девушек вовсе не видел. Отложил ложку в сторону и жестом пригласил войти. — Зачем пришла?
— Ну, — и сама не зная, какой злой дух меня потянул в это место, смешалась я.
— Тебе какой совет нужен: хороший или мудрый? — попытался помочь мне хозяин хатки.
— А в чём отличие? — всё-таки задала я мучавший меня вопрос.
— О, милая! — подняв палец с длинным острым ногтем, закатил тот глаза нравоучительно. — Это же совсем разные вещи. За хорошие советы люди благодарят, а за мудрые и убить могут. Ведь никому мудрость не нужна. Всем нужно разрешить свою проблему таким образом, как им самим будет удобно. Ты, я смотрю, сомневаешься. Не знаешь, о чём спросить?
— Да, дяденька.
— Какой же я тебе дяденька? — возвращаясь к своему занятию, то есть к поглощению тушенной картошки, заметил мужик. — Ты мне не родственница. Родственники мои все давно померли. Был у меня внучок, да он давно вырос. Видел его вчера около площади, едва узнал. Меня же зови Вайлехом. Так меня уже исстари зовут.
Странными мне показались его речи, но вызнавать ничего более я не решилась. С виду ведун, может, и неказист, да кто знает, какая в нём сила сокрыта? Шевельнёт пальцем, да в букашку меня превратит, а потом на один ноготь положит, да другим придавит. От волнения не знала я, куда смотреть, да и ноги затекать начали. Глаза Вайлеха, напоминавшие предгрозовое небо, насквозь прожигали меня. Словно поняв раздумья мои, похлопал он по ближайшей подушке ладонью и предложил:
— Присядь, если угодно. В ногах правды нет.
— А где она есть? — зачем-то спросила я.
— Это такая поговорка, очень древняя, — объяснил Вайлех.
— Не слышала, — призналась я. — Значит, вы и впрямь — колдун? Знаете тайные ритуалы, слышите Эхо? Мне всегда было интересно, о чём говорят мёртвые. Им, наверняка, ведомо гораздо больше, чем нам, живущим. Так моя матушка говорит.
— Мёртвые ещё глупее живых. Их мозги давно черви сожрали, им думать нечем. Некоторые тайны мне известны, да толку тебе от них будет не много. А Эхо… что ж, его мне слыхать доводилось и довольно часто. Уверяю тебя, удовольствие это крайне сомнительное. Как если пытаться понять книгу по отдельным словам, списанным с разных страниц. Ну, колдун я или не колдун, не знаю. Когда-то меня считали своего рода магом. Я мог проникать в самую суть любого человека и узнавать, о чём тот думает. Мог любому продлить жизнь, даже сделать её вечной.
— Вечная жизнь?! — не поверила я.
— Не такое это уж великое благо, как все полагают, — не разделил моего восторга Вайлех. — Особенно, когда не можешь прекратить эту жизнь. Видишь вон ту шкатулку? В ней заключены все мои секреты. Когда-нибудь я уничтожу её содержимое и навсегда покину этот мир. Но покуда есть те, кто нуждается в моих мудрых советах, и не верит хорошим, я остаюсь.
— Значит, вы… бессмертны? — закрыв рукой рот, в ужасе зашептала я.
Молодая была, легко обману поддавалась. А чужак таким убедительным выглядел, что не на миг не усомнилась я в лжи его. Да только теперь-то думаю: не повредился ли он умом? Или того хуже: сказками своими кошельки честных граждан развязывать приспособился. Впрочем, хоть молвили о нём разное, но даже те, кто старался обходить стороной его хатку и самого ведуна, признавали: есть у Вайлеха дар и дар не малый. Я же никому и никогда не рассказывала о той первой встрече, накрепко похоронив воспоминания о ней глубоко внутри. Мы проговорили совсем недолго, но наружу я вышла с больной головой и только одним желанием — никогда больше на своём пути с Вайлехом не пересекаться. Его умные, но лишённые и тени чувства глаза ещё несколько лун преследовали меня во сне. А в ушах звучали слова: «Мог сделать жизнь вечной». Только выйдя наружу, я поняла, что не получила от ведуна ни одного совета: ни хорошего, ни мудрого.
Четвёртое
Стежок ложится рядом со стежком, игла снуёт туда-сюда, только успевай подправлять ткань. За те четыре года я научилась кроить и обмётывать в совершенстве. Жена Мирдара, Илана родила ему двух дочерей, и, хотя князь продолжал грезить о наследнике, но все знали — престол перейдёт к среднему Родимовичу. Верёвкой толстою, цепями нерушимого долга перед собой и всем княжеством связал Мирдар своих братьев. Но если младшего растили в строгости и никуда дальше границ столицы не посылали, то Османт стал во главе княжеского войска. Кажется, почти всё время, что мы были с возлюбленным моим вместе, прошло в его ожидании. Он пропадал в походах, которые с каждым летом становились всё длиннее и длиннее. Но даже тяжело раненым, потерявшим половину своих людей, он непременно возвращался и звал меня к себе. И эти мимолётные свидания были дороже всего на свете. Пока мои подружки справляли свадьбы, мне оставалось ждать и верить, что однажды Птица смилостивится над нами.
